фото показано с polit.ru

Мы публикуем стенограмму и видеозапись выступления археолога, доктора исторических наук, заведующего Отделом археологии Московской Руси Института археологии РАН Леонида Андреевича Беляева в цикле "Публичные лекции "Полит.

ру"" 1 октября 2015 года в Библиотеке-читальне имени И. С. Тургенева.

Борис Долгин: Добрый день, уважаемые коллеги. Мы начинаем очередную лекцию цикла «Публичные лекции «Полит. ру»». Так случилось, что проблем археологии мы касались лишь слегка и на периферии тем. Если я правильно помню, то сегодня у нас первая лекция, посвященная археологии, что, конечно, незаслуженно. Археологические источники - важнейшие исторические источники, без них изучение истории, скажем, нашей страны было бы крайне затруднено.

Итак, сегодня мы говорим об археологии, чуть уже - об археологии Москвы, о проблемах и находках, в том числе, и последнего времени. Наш сегодняшний лектор - Леонид Андреевич Беляев, доктор исторических наук, заведующий Отделом археологии Московской Руси Института археологии РАН.

Видеозапись лекции Л. Беляева

Л. А. Беляев: Надо сказать, что о московской археологии говорить довольно сложно. Поскольку, когда вы говорите об археологии палеолита или археологии раннего железного века - это обширное пространство. Но более-менее понятно, о чем вы говорите. Если вы говорите об археологии Москвы, то не сразу ясно: будете вы говорить о диахронной археологии, то есть об археологии на этом участке вообще всех эпох и народов, которые здесь развивались? Или вы будете говорить об археологии Москвы как средневекового города? Могут быть и другие разрезы, которые можно применить к понятию «Археология Москвы».

То есть нужно постоянно держать в уме, что археология Москвы, вообще говоря, включает в себя тысячи лет, начиная от каменного века - в Москве довольно приличный пласт неолита. А, в то же время, Москва как город - это очень короткий археологический отрезок. Начиная с XII века, потом развитое Средневековье, а в основном, если говорить об основной массе слоев Москвы это, конечно, позднее Средневековье, то есть Московская Русь и ее наследие. Это тоже важно понимать.

Период Московской Руси сегодня воспринимается как простирающийся аж до самого 1914 года и даже позднее. Согласно поправкам к закону об археологическом наследии, столетний интервал.

В каком-то смысле можно сказать, что все мы, здесь сидящие, тоже будущие памятники археологии. Наши остающиеся вещи, наши останки… Нам только кажется, что мы - живые современные люди, а на самом деле, нам уже недолго осталось. Мне, например, ясно, что детские игрушки, которыми я играл, стали уже археологическим наследием.

Как и любой предмет, археология лучше видна на конкретных примерах, чем в изложении чистой теории. Тем более, что от археолога все ждут находок. Все спрашивают: «Что вы нашли в этом году? Назовите самые лучшие находки в вашей жизни? Назовите семь самых замечательных находок вашего института (или вашего отдела)? Какие самые-самые находки были за последний год, два, три? Находили ли вы клады?».

Сразу отвечаю, что клады мы находим почти каждый день. Вот и сегодня, собираясь сюда идти, я получил информацию, что на раскопках, которые ведутся сейчас на Зарядье, в том числе, и нами, найден фантастически большой, вероятно, один из самых крупных кладов в Москве. Там более 12 тысяч монет.

Повторяю, клады находят достаточно часто. Найденный клад - конца Смутного времени, конца 1614 года. Нумизмат к этому что-то добавит. Вообще говоря, внимание к монетным кладам несколько преувеличено, особой научной информации такой клад, взятый сам по себе, не несет, но вместе они дают важную общую картину.

Чтобы всех не томить, я начну с двух последних примеров из работ этого года, о которых, вероятно, все уже слышали, кто интересуется археологией Москвы. Затем в теоретической, не очень длинной, части нужно будет сказать о реальных научных проблемах, которые может решать археология Москвы. Да на самом деле, и сама археология Москвы является своего рода проблемой - существует ли она и нужна ли на свете. После этого мы начнем разбирать сами проблемы, много не успеем, но, думаю, что одну - две проблемы за лекцию разберем.

Итак, в этом году исполняется 75 лет начала археологических работ в Зарядье. В 1940 году, еще до войны, Институт археологии - тогда Институт истории материальной культуры - заложил первые шурфы в Зарядье в связи с планировавшимся и начинавшимся большим строительством.

Работали там с перерывами - в конце 40-х, в 50-е, отчасти 60-е годы. Потом - гостиница «Россия», никакой археологии. Потом - снос гостиницы «Россия», 2006-2007 год, опять начинается археология. Потом несколько лет - слабенький надзор на заброшенной площадке.

И сейчас, снова, довольно активные археологические исследования. Я бы сказал, они принесли больше, чем клад - тот настил, который вы перед собой видите, и который, вероятно, является так называемой «Великой улицей», то есть, в переводе на современный русский язык - «Большой улицей». Она известна нам по письменным источникам с конца XV века. Хорошо известна ее трасса, поскольку зафиксирована так называемым Мокринским переулком (вы его на картинках сейчас увидите), возникшим после постройки стены Китай-города в 1530-е годы. Фактически, после этого все дороги и трассы поменяли направление.

Мы должны отдавать себе отчет в том, что живем в городе, который более-менее хорошо выстроен еще в конце XV и XVI столетиях. В это время заложены основные трассы, проведены круговые объезды - в то время в виде стен, а сейчас в виде бульваров и колец. Мы не всегда это ощущаем, но на нас это очень сильно воздействует. Мы ходим теми же кругами, теми же прямыми, которыми ходили наши предки в Москве.

А что было до конца XV века? А было совсем разное, совсем другое. Если нам взять план расположения церквей Китай-города, скажем, XIV столетия, то окажется, что у них совсем другая ориентировка, чем у церквей XVI-XVII-XVIII веков, которая дальше уже устойчиво наследуются, образуя знаменитый Китайгородский «веер» осей.

Так что самая первая проблема для нас - вопрос планировки, вопрос конструкции Москвы до начала «итальянского» этапа перестройки Кремля, до формирования города XVI века, в которой мы все успешно по сию пору проживаем.

Вероятно, вы уже видели в нашей вывешенной презентации архитектурную находку, сделанную там же, на улице. Это резной камень портала с очень характерным «корзинчатым» плетением. Об этом плетении можно прочесть отдельную лекцию, в которой будут Кондаков, византинисты, Ростовцев и западные ученые. В которой будут архаическая Греция и Рим. Поскольку это мотив корзинки с фруктами - чрезвычайно архаический, он восходит к ранней античности, он реанимирован из византийских и римских древностей ренессансными архитекторами Италии и добрался до Москвы через их руки.

Нельзя сказать, что Москва «устлана» этими камнями - два-три фрагмента с таким каменным плетением обнаружены при раскопках у Средней Золотой палаты (в составе Грановитой) в Кремле. По-видимому, они к ней и относились. Наш камень довольно скромный, в кремлевском собрании есть куски поярче, от портала, которые позволяют нам реконструировать, как это выглядело на самом деле.

Сама по себе находка не слишком большой ценности - просто маленький кусок камня. Но она позволяет думать, что, может быть, он не из Кремля. И, может быть, Мытный двор, у которого располагается наш раскоп, уже имел в XV-XVI веке каменный портал. Или, как минимум, он был у одной из многочисленных церквей, у той же Святой Варвары на Варварке, от которой до нас дошли только нижние сохранные части, а оформление верхних нам неизвестно, и можно предполагать что угодно.

Чтобы показать, где мы работаем. Вот Москва-река, вот спуски от Василия Блаженного, улица Варварка, Китайгородский проезд, и наш раскоп. Вот он. Четная линия домов по Мокринскому переулку у нас есть в раскопе, и есть в раскопе участок периода формирования переулка. Вот это место, когда оно готовилось к строительству, это - достаточно известная фотография.

А вот это - наши замечательные сотрудники в послевоенный период, когда уже велись большие раскопки в Зарядье. Видите, какова мощность культурного слоя, как глубоко уходят колодцы.

Материалы «этого» Зарядья послужили основой (фактически, главным содержимым) книги Михаила Григорьевича Рабиновича о древней Москве, которую, может быть, кто-то, или даже многие из вас, читали.

В основной своей массе материалы старых раскопок не опубликованы, и мы надеемся, что кто-то из наших аспирантов эту работу наконец сделает - опубликует целиком материалы по Зарядью за 75 лет. Уже в те годы писались диссертации, но они остались незащищенными и неопубликованными в свое время.

В 2007 году были сделаны специальные карты - архитектурно-археологические опорные планы, согласно которым в Зарядье на тот момент оставалось 10-20% культурного слоя, который можно было исследовать. На этих 10-20% мы в этом году работаем, и вы видите, что эти куски достаточно содержательные. Вот этот участок на нашей реконструктивной схеме Кремлевского холма и окрестностей, до того как началось строительство в XII веке.

А это - одна из накопительных схем, сделанная еще до нас, вот обозначен наш угол с Мокринским переулком. Эти красные точки - находки древнейшей керамики и древнейших предметов. По-видимому, мы - в одном из самых древних углов Зарядья, откуда начиналась дорога, вот отсюда, от пристани, которая выводила на Кремлевский холм.

В этом весь смысл - сама по себе находка, может быть, не так значительна, но мы радуемся тому, что сумели найти сохранившееся место на одной из древнейших трасс Москвы. Надеемся, что под этими деревянными мощениями проглядывают (хуже сохранившиеся, но проглядывают) 2-3 метра слоя. Пошли сейчас активно находки XV века. Под нами еще 2-3 метра слоя, и я думаю, что мы благополучно выйдем на этот древнейший уровень.

Наша задача - я хотел бы это сразу подчеркнуть - не «спортивная». У нас нет цели непременно найти что-то самое-самое древнее, как можно более древнее, чтобы Москве сразу стало тысяча или полторы тысячи лет. Но нам очень важно встать на твердую почву, удостовериться, что здесь действительно есть XI век, или что его нет. Конечно, от этого зависит наше восприятие ранней Москвы. Ведь исторический контекст Москвы XI века будет совершенно другой, чем середины XII века. Нужно знать, когда же образовалась будущая Москва.

Вторая (или третья, если считать большой клад) находка этого года - плиты иноземцев с древнейшего кладбища Москвы. Информация об этой находки публиковалась на сайте Института археологии. Кладбище достаточно хорошо известно с первой четверти XIX века, когда были сделаны первые находки таких плит. Это - Мытная улица. (Мы все время встречаемся с «мытными». То Мытный двор в Мокринском переулке, то Мытная улица. Но это просто случайное совпадение).

Исключительная по содержательности плита, вероятно, закладная, в стену церкви или какой-то часовни, которая должна была здесь стоять. В XV-XVI веках в этом месте на Мытной улице мы не знаем никакой церкви, на древнейшем иноземном кладбище ее довольно трудно представить. Но, видимо, какие-то часовни все-таки были. Можно было в них монтировать надгробные памятники. Мы и раньше находили такие куски, которые подсказывали, что они не лежали на земле, а явно были вмонтированы в какую-то стену. Но этой стены нет. У нас и кладбища самого нет, только грубое пятно. Но с этого пятна уже десятки надгробий. Каждый из этих сюжетов можно превратить в интересную и абсолютно самостоятельную, отдельную лекцию «Ранние кладбища иноземцев в Москве», с массой персонажей.

И, как в данном случае - интереснейшая плита маленького мальчика, младенца Келлермана. Сына одного из Томасов (их было несколько) Томасов (или Фом, от имени Фома - во множественном числе). Келлерманы в Москве - одна из известнейших фамилий. Переводчики, купцы, дипломаты конца XVI, XVII и отчасти XVIII века.

В чем прелесть этой плиты? У нее очень подробный текст. Чего нет в других немецких плитах, они все короткие и унылые. А здесь в конце есть четверостишие, которое по моей просьбе одна поэтесса перевела так: «Возжаждай смерти каждый день, и будешь ты благословен». Это такая классическая формула для протестантского мира, который требовал готовности к смерти каждую минуту. И выяснилось, что эти строки восходят непосредственно к небольшой проповеди, небольшому надгробному слову, которое было написано на смерть бургомистра города Рейхенбаха в Нижней Силезии, на стыке германских, чешских и польских земель (город постоянно переходил из одной страны в другую). Бургомистр умер в 1625 году и некто Вальтер Хиллер составил для него прозаическое надгробное слово, с небольшим стихотворным рефреном. Этот рефрен был им же переведен с латыни.

Таким образом, у нас начинает проглядывать длинная литературная традиция, чрезвычайно для нас интересная: в 1625 году написано надгробное слово и вышло маленькой брошюркой, в 1651-м было издано собрание сочинений - Хиллер был довольно плодотворным писателем надгробных слов, можно сказать, на них специализировался. А в 1653-м появляется в Москве эта плита с его текстом. Это ведь прямой текст, это никто не переводил кроме него, другого автора нет.

Дальше этот текст разошелся по немецким надгробиям, в Германии он встречается довольно часто. Для нас интересна близкая связь московской немецкой колонии с немецкими проповедниками и литераторами. Стоит добавить, что у младшего брата умершего маленького Томаса, более удачливого и благополучно выросшего, судьба была более удачной. Он учился практически во всех европейских университетах, уехал из Москвы учиться, учился-учился очень долго, 18 лет, потом вернулся, стал лейб-медиком в Москве, умер уже глубоко в петровское время. Но самое забавное, что он был не только лейб-медиком, но и литератором, как и очень многие из реформаторско-протестантской среды.

В XIX веке даже считалось, что он перевел Библию на русский язык, заново. Он владел многими языками. Во всяком случае, он предлагал государю, что сделает этот перевод. Это достоверно известно. Сделал он его или нет - не известно.

Таким образом, у нас возникает некая литературная немецкая среда XVII века. Мы знаем, и я часто это подчеркиваю, что москвичи (именно москвичи) в XVII веке в значительной степени жили уже в европейской атмосфере, только сами этого не понимали. Эта деталь - мне кажется, очень яркая, на ту же тему.

Здесь на слайде и другие плиты с того же кладбища, чтобы напомнить вам, что это кладбище существовало. Они все опубликованы, существует их специальные своды, пора делать новый. Это отдельная работа, не совсем археологическая.

Вообще, археология часто залезает своими лапами в какие-то области, которые, на самом деле, никакая не археология. Если быть совершенно серьезным, то что, собственно, археологического в сюжете, который я вам изложил? Археологи даже не нашли эту плиту, если так можно выразиться. Ее нашла семейная пара из Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Очень просвещенные молодые люди, ученые, которые прогуливались вдоль строительной траншеи по Мытной улице и обнаружили развал каких-то белых камней, с какими-то буквами.

Поскольку они - люди просвещенные, они тут же поняли, что написано на старонемецком. Они поняли, с чем имеют дело. Призвали на помощь охрану памятников, и эти плиты были спасены. Иначе их бы благополучно закопали. К чему я это говорю? Что здесь от археологов? Понимаете? Но, тем не менее, это, безусловно, входит в состав археологического наследия, и мы с удовольствием этим занимаемся. Хотя дальше, естественно, весь этот материал попадет в историческую, а затем - в литературную разработку.

Вообще, если говорить о научной археологии. Она оперирует огромным количеством понятий: историко-картографических, топографических, хронологических, типологических - вещевых, историко-архитектурных, эпиграфических (примеры которых мы сегодня видели) и нумизматических. Я уже не говорю о естественных науках с их антропологией, которой я сегодня касаться не буду. Хотя антропология сегодня «далеко простирает руки свои» в дела исследования древностей, давно, в каком-то смысле, перехватив пальму первенства у археологии.

Хочется спросить: хорошо, отдельные контексты существуют. Но как из всего этого слепить какую-то археологическую картину? Нужна ли она вообще? Не является ли это такой областью культуры, а не наукой? Как театр? Таким «археологическим театром»? Приходят люди, одно поколение за другим, что-то копают, что-то находят, соприкасаются с древностями, рассказывают об этом друг другу и остальным людям, проникаются чувством сопричастности к длительному историческому времени - все это полезно, конечно, только это ведь совсем не наука.

Это - область каких-то действий, это - образ жизни, если хотите - это форма полезной рекреации, всё, что угодно, но никоим образом не область научной деятельности. Это тогда большая область культуры. Возможно ли научное использование тех материалов, о которых я говорю и которые я сейчас демонстрирую? Может быть, археология вообще не нужна как раздел науки - по крайней мере, для позднего периода?

Взглянем на это по-другому. У нас есть письменные источники, довольно обильные - не всякая страна обладает такими летописями, как мы, таким количеством актов и так далее - для изучаемого времени. У нас существует великолепное музейное хранение вещей, очень хорошая Оружейная палата. Она, почти без помощи археологии, имеет прекрасную коллекцию вещевого материала тех же периодов. У нас есть иконопись, у нас есть архитектура - для раннего периода немного, но чем позже, тем больше.

Таким образом, может, нам следует отказаться от научной археологии? Мне кажется, что так и придется сделать, если мы сами для себя не сформулируем направления, на которых археология способна продолжать действовать как научная дисциплина. Даже для этого позднего периода.

Потому что с палеолитом нам более-менее всё понятно: там нет письменных источников, икон никто не писал, а топографию без археологии не восстановишь. В общем-то, и ничего не восстановишь без археологии, без комплексного исследования. Там всё ясно. Здесь же очень многое известно и без археологии. Она служит хорошим иллюстративным материалом, но этого недостаточно. Простого иллюстрирования для науки не достаточно.

Конечно, нас тут отчасти поддерживают различные естественно-научные дисциплины. Эту смешную картинку сделал 10-15 лет назад Николай Александрович Кренке. Изображен «храм московской археологии» со всевозможными архитектурными частями и даже почвой, и названы отдельные дисциплины, которыми мы пользуемся. Так что, пользуемся мы много чем. Но спрашивается - для чего, с какой целью?

Вот историко-культурная проблематика, далеко не вся, но крупная. Она подразделяется на большое количество более мелких задач, часть которых вы сейчас увидели.

Первое: генезис, поселение города-крепости. Это и хронологическая проблема, и типологическая, потому что принципиально важно понять - куда приходит князь, присваивая территорию и начиная ее как-то перестраивать. Это зона большого количества развитых поселений? Или это полная пустота? Куда - опять-таки! - приходит князь. А то, что он приходит, мы знаем по письменным источникам. И вокруг него постепенно формируется новая жизнь, которой раньше здесь не было или почти не было. Это важно. И плюс хронология: я уже говорил, что XI век - один контекст, XII век - совершенно другой.

Второе. Мне кажется, это чуть ли не самое главное. Это область самоопределения московской цивилизации, если так выразиться. Когда-то была очень удачная английская книжка под названием «Englishness of England» - «Английскость Англии». В ней делалась попытка определить, в каких формах проявляется, что это - Англия, а не Норвегия или не Франция, к примеру. Довольно удачная историко-этнографическая книжка. Мне кажется, что московские черты в культуре русского современного народа восходят, конечно, к московской культуре - и археология способна это показать. Как и их развитие.

Вот, безусловно, простые, почти технические, но тоже без археологии, не проявляющиеся вопросы: до появления «современной» Москвы, в XII - XVI века, как она развивалась? Это тоже очень важно, но не буду на этом останавливаться подробно.

Мне кажется, что существует и четвертая большая область проблематики - соотношение реальной жизни с большим нарративом. Всем понятен термин «нарратив»? То есть, с теми основными пунктами, который знает или обязан знать каждый русский человек из своей средневековой истории. Грубо говоря: существовал ли Иван Грозный или это такой миф, никакого Ивана Грозного не было? Татаро-монгольское нашествие - оно отражено археологически, реально существовало? Или это некие поэмы «куликовского цикла»? Сергий Радонежский - фигура агиографическая или он был таким на самом деле? И так далее. В общем, «археология и основные пункты большого нарратива».

Когда археологи взялись за Андрея Рублева, мне пришлось написать провокационную статью «Существовал ли Андрей Рублев?» Потому что, с точки зрения археологического подхода, этот вопрос можно ставить. На самом деле, он, вне всякого сомнения, существовал. Но о том, как именно, и что написал из нам известного, а главное - как мы выявляем и осмысливаем все это - нужно думать.

Все вышеперечисленное - четыре базовые историко-культурных проблемы, которые, как мне кажется, должна решать археология в Москве. Без нее они или вовсе не будут решены, или будут «переминаться с ноги на ногу», не особенно двигаясь. Конечно, можно посмотреть на это по-другому: как я уже говорил, посмотреть на сохранение наследия и на археологию как часть культуры, на ее взаимоотношения с современным городом. И здесь могут быть такие темы, как «Развитие законодательства - инструмент для структуры», я это совсем не люблю, и со мной вы на эту тему никогда говорить не будете. Хотя тема по-своему интересна.

Затем, «Практика охранных исследований и их соотношение с фундаментальной наукой». Речь идет о том, что копают в Москве безумно (во всяком случае - чрезмерно) много, Москву почти сносим, если говорить о культурном слое. А научное исследование за этой скоростью откровенно не поспевает. Ни в «поле», ни в лабораториях, а главное - ни у кого в мозгах. Почему, собственно, и рождается сегодняшняя лекция.

Затем, взаимоотношения москвичей и прошлого. Кому принадлежит это право на прошлое? Когда я учился и работал первые десятилетия, «право на прошлое» в Москве безраздельно принадлежало ученым и науке. Никто даже не вякал - да и кому это было нужно, никого это больше, кроме нас, не интересовало. Наши полуразрушенные храмы и монастыри были «полем для упражнения» ученых и никого другого. Сейчас всё совсем по-другому. Сейчас по поводу каждого элемента наследия идет довольно активная борьба разных социальных сил. И где кончается наследие - это совсем отдельная культурологическая проблема.

Давайте посмотрим на вот этот сюжет: «Откуда взялась Москва?». Это большой диахронный процесс, он делится на два. То, что Москва существует как большой город, как столица гигантского государства - это случайность или есть какие-то основания, заложенные в глубине ландшафтного, природного, климатического и прочего контекста, благодаря которым, когда сюда было брошено князем «зерно», всё так быстро проросло и начало так бурно развиваться?

Речь, конечно, не идет о том, что Москва в течение пяти тысячелетий готовилась, набирала потихоньку соки и потом сразу проросла. Но все же - существует ли что-то, что помогло ей развиваться или это - чистая случайность? И это зерно можно было бросить в любом пространстве Владимиро-Суздальской земли, того замечательно Владимиро-Суздальского ополья, где в XII веке уже буквально негде было поселиться, везде были хозяева, замечательное ополье было распахано. Сейчас на этих местах пустота, а тогда там было очень плотно.

Тем не менее, центром становится не Владимир, не Суздаль, не Ярославль или древний Ростов. А становится Москва. Есть в ранней археологии для этого какие-то основания или нет никаких?

И второе - то, о чем я уже говорил. Возникает ли город на пустом месте или до него что-то здесь было? В привычном виде это обычно выражается в вопросе: существовала Москва до 1147 года или нет? Если существовала, то как мощно и как долго? Вот эту диахронную карту Москвы мои сотрудники, занимающиеся ландшафтной археологией, делают в течение 25 лет. Она неоднократно публиковалась и постоянно пополняется.

Если вы взглянете на эти желтые полосы, вот они идут по Москве-реке, они совпадают для разных эпох. Освоенность долины Москва-реки довольно значительная. Я уже говорил, что здесь есть приличный неолит, здесь непроявленная, но яркая «бронза» -отдельные находки очень и очень яркие, это очень освоенная зона. Это делается на основе маленьких кусков, выявляются способы хозяйствования. И это делается археологически, никаким другим способом это, конечно, выяснить нельзя.

И, наконец, ранний железный век, современники Древней Греции и Древнего Рима на нашей почве. На них они совершенно не похожи. На скифов их культура тоже совершенно не похожа. Но занимает всю территорию Москворечья, покрывает ее густым слоем поселений. Некоторые из них, такие, как Дьяково, Дьяковское Городище, известное с XIX века, по сути своей, близки ближневосточным теллям. Хотя чисто археологически они выглядят по-другому, поскольку это не сырцовая и не каменная архитектура, а сплошное дерево. Но суть одна - на одном месте люди живут тысячу лет.

Это очень много-много лет. Они никуда отсюда не сдвигались. Они освоили территорию вокруг своих городков, завели большое количество селищ и всякого неукрепленного аграрного ландшафта, и не двигались со своих укрепленных точек минимум 1000 лет (немного больше, на самом деле). Не со всех точек, но с некоторых. Что это такое? Это прото-города ближневосточного типа, по сути дела?

В этом смысле было бы очень легко говорить, что долина Москва-реки настолько освоена, что такие долгие усилия были приложены, что когда пришли славяне, они все это переняли. Если бы не большой разрыв во времени. Дьяконовская культура исчезает, по неизвестным нам причинам перестает развиваться, в середине первого тысячелетия нашей эры, в эпоху великого переселения народов. Мы не будем говорить, как это произошло, это сложный археологический вопрос.

Славяне сюда приходят где-то к концу X века. Разрыв - 300-400 лет, если не больше. Здесь кто-то жил, мы не можем их «поймать». Они жили, но очень-очень слабо. Они передали топонимику, она очень древняя, но ничто их здесь больше не связывает, кроме предположения, что, возможно их связывает сам ландшафт. Ведь он был настолько трансформирован за 1000 лет, стал уже вполне рукотворным, не похожим на исходную природную среду. Были сведены леса в значительной степени - не только на обогрев, но и на обжиг керамики, на плавку металла. На все это нужно было много дерева, а никакого другого топлива здесь не было.

Придя сюда, славяне - хорошие, развитые земледельцы - восприняли этот аграрный ландшафт (если он мог за 300-500 лет сохраниться) и осели на нем. Так или иначе, у нас уходит масса усилий на изучение ранней аграрной культуры в зоне Москвы. В 90-е годы усилиями Николая Александровича Кренке, которого нужно часто поминать в рассказе об истории Москвы, мы научились выделять почвы. Самые ранние - пахотные, огородные и другие возделываемые участки.

Вот здесь на слайде вы видите один из первых случаев, когда мы хорошо раскопали объект при охранных работах. Это Романов двор, он же Опричный. Иван IV построил себе новый Кремль, не хотел жить в старом. Вот этот участок, двор старого здания Университета, и вот здесь на земле, на зачистке материка, вы видите всякие черные разводы. Это - следы сох, плугов, лопат. Конечно, одних следов нам мало, но, все-таки, мы знаем, где и в какое время был распахан или вскопан под сады и огороды материк.

Они копали, конечно, не сам материк, а плодородный гумусный слой, но концами своих орудий невольно зацепляли «материковый» суглинок, и на нем оставались следы. Конечно, здесь вместе с нами работали палинологии (Ред. палинология - комплекс наук, в первую очередь ботаника, изучающих пыльцевые зерна и споры), нам нужно понять, что же здесь росло, и одних следов маловато. Но всё же мы знаем, когда здесь рос огород, когда он перерос в пашню. Мы знаем, что еще в XIII веке на Красной площади существовали огороды и пашни. Мы не знаем, до монголов или после. Если площадь исследовать дольше, то информации у нас будет больше, мы очень мало на ней работали.

Конечно, более ранние, чем XII век, памятники у нас есть. Но их абсолютно нет в центре города, там, где надо было бы их ожидать, если предполагать, что Москва каким-то образом формировалась из какого-то количества поселений, которые существовали здесь раньше, чем возник сам город. Но самое большое гнездо селищ, хорошо известных нам с 1980-х годов, находится в районе Данилова монастыря. Здесь есть, может быть, конец X-го; безусловно - XI-й век и очень ранний XII-й. Есть и позже, XII и XIII века, всё вперемешку.

Вот Данилов монастырь, вот целые пруды, когда-то впадавшие в речки, и вот эта зона таким «языком», вся состоит из поселений того времени. Очень плохо сохранившихся - ведь вокруг сплошное кладбище Данилова монастыря. Это техническая особенность Москвы: всё, конечно, очень перекопано, даже в древнейших местах. В одном и том же месте ты сразу восстанавливаешь место могилы Гоголя и собираешь материал по XI веку Москвы. Вот план Москвы XVII века, где эта речка еще существует, характерно, что на обоих берегах показано поселение - монастырь и слобода, которые отвечают большому славянскому поселению XI века, или, возможно, кусту поселений.

Мы теперь знаем, как росла Москва после середины XII века. Потому что это тоже, конечно, вопрос. Великий Новгород, например, рос не так. Он состоял из пяти концов, потом их число даже увеличилось, подрастало, разделялось. Существовало несколько поселков со своей администрацией и организацией, которые потом объединились в одно большое поселение, город. Был предшествующий поселок - Рюриково городище. Не совсем так примитивно, как я рассказываю, но похоже. Было несколько пятен, которые друг с другом как-то соотносились.

И долго думали, что и в Москве тоже было так. Потому что считали, что ныне существующий Кремль - это позднее образование, что «ранний Кремль» был в другом месте - ранняя Москва. Может быть, это так и было? Может, Данилов был ранней Москвой? Это другой разговор. Но там нет никаких укреплений. И, соответственно, на всех мысах - на мысу Яузы, на Троицкой горке над Неглинной, во многих других местах - искали эту «раннюю» прото-Москву. Но нигде ее не нашли. Потому что ее на самом деле не нужно было искать.

Когда, по мере усилий, Михаилом Григорьевичем Рабиновичем была разработана типология московской керамики, то есть в 1940-50е годы - он работал не один, ему очень помог известный технолог Филиппов (на фото он пожилой и в шляпе). Он не был археологом и даже не был историком в точном смысле, но он был увлеченнейшим человеком в области строительной керамики. Он обожал формировать декор, придумывать, как лучше сделать кирпич, как обжечь терракоту для метро и больших сталинских строек. Это его увлекало. У него были замечательная Лаборатория керамической установки, где он проводил интересные опыты и эксперименты.

И параллельно он изучал историю строительного искусства, строительных технологий. И именно он привлек внимание археологов к кучам керамики и изразцов, которые просто лезли из земли в Заяузье. Он еще до войны начал изучать это, вместе с Миллером. Здесь вы видите вместе с ним на фото в костюмчике Михаила Григорьевича Рабиновича, который стал создателем московской керамической шкалы. Ею пользуются до сих пор, несмотря на всевозможные изыски ее дальнейшего развития. Она в основе своей ему принадлежит.

Так вот, довольно воспользоваться этой шкалой и попробовать расположить на карте Москвы объекты археологических работ и всевозможных наблюдений - а их довольно много, и это было сделано в 1980-е годы, но можно повторить, и будет то же самое - и продатировать по шкале Рабиновича самую древнюю керамику, которая на каждом месте встречается. Обычно археологи пользуются другим методом, но в данном случае этот подходит. Выбрав древнейшую керамику для всех мест, где она встречена, мы увидим, что керамика конца XII - начала XIII веков занимает Кремль, немного встречается за Неглинкой, в том числе на месте Опричного двора (двора Романовых); кое-какие пятнышки на въезде улицы Великой, в будущем Китай-городе - и всё!

Белый город ее вообще лишен, немного ранних находок мелькает только в устье Яузы. XIII век - конец XIV века: картина та же, только немного побольше. И мы видим, как все это движется от центра. Расширяется именно центральное пятно. До середины XVI века, заполнив полностью Занеглинье, расширяется. А потом, в конце XVI века, появятся стены, и все это начнет быстро застраиваться, уже керамика второй половины XVI века есть везде, ее не надо особенно искать, она покрывает Москву более-менее ровным слоем.

Хочу вас предостеречь: в литературе и рассказах вы найдете очень много каких-то спекуляций по поводу того, что до 1147 года обязательно должна быть Москва. В принципе, какие-то слои начала и первой половины XII века в Москве есть, мы допускаем. Но ничего более раннего здесь пока нет. И, вероятно, не обнаружится. Этого нет в Кремле, более-менее исследованном; этого нет, видимо, в Китай-городе - в этом году проверим окончательно. Этого нет в центре города.

Среди аргументов в защиту ранней даты вы увидите два: в устье Черторыя (Википедия: левый приток Москвы-реки, протекал по краю Белого города (по линии нынешних Никитского и Гоголевского бульваров и Соймоновского проезда), в настоящее время заключён в трубу) при строительстве храма Христа Спасителя на значительной глубине были найдены два дирхема. Но мы не знаем, как и кем они были найдены, что это была за ситуация. Во-вторых, мы не отрицаем, что какая-то жизнь на Москва-реке, конечно же, была во второй половине первого тысячелетия. Место не могло совсем запустеть. Но кроме этих дирхемов для IX-го - X-го века у нас нет буквально ничего на этой территории. Мы можем предполагать какое-то движение по Москва-реке - в это время волжский путь работал вовсю, и дирхемы каким-то образом могли сюда попасть.

Второй аргумент - из дендрохронологии. Вы можете услышать разговоры о том, что нижние уровни Ильинки и Никольской, которые исследовались в 1990-е-2000-е годы при прокладке коллекторов, что эти слои мостовых очень ранние, по срубленным деревьям чуть ли не IX-го века.

Сразу предупрежу: дендрохронологии Москвы пока не существует. Дендрохрология - это великая отрасль науки. У нас она развита, прежде всего, в Новгороде. С чем-то можно подискутировать, но она есть. Надо привязать современную древесную поросль, которая все еще не привязана к исторической шкале. Но в самой Москве нет такой шкалы. Есть отдельные попытки что-то продатировать, привязываясь к Новгороду, к другим территориям. Но своей дендрохронологии здесь пока нет.

Причина очень проста: о том, как развивалась археология Москвы, надо вообще читать отдельную лекцию, это особая история, но главное, что в Москве нет «мокрого» слоя, как в Новгороде, который там обеспечивает большое количество сохранившейся древесины. Здесь этого нет, здесь нет крупных бревен - по необъяснимой причине. Здесь в основном средние и мелкие стволы 15-20-25 см толщиной, это очень незначительная толщина, и такие очень трудно друг с другом состыковать даже тогда, когда они есть. Дендрохронологи стараются их избегать, они любят толстые стволы. Например, секвойю, на основе которой в свое время была дендрохронология построена. Мы надеемся, что Зарядье, где слой довольно влажный (а вы видите, что там дерево сохраняется) нам как-то поможет, потому что дерево там сохраняется. Мы активно собираем эти спилы и пытаемся что-то с ними сделать.

Так что пока мы должны ориентироваться на картинку, которая изображает «первую» Москву в ландшафте. Существует монография Татьяны Дмитриевны Пановой про древнюю Москву, про древний Кремль. В ней собран опыт Татьяны Дмитриевны, которая всю жизнь проработала археологом в Кремле. С другой стороны - это совершенно гипотетические конструкции, все эти ранние стены, два поселка, которые она и ее соавторы здесь видят, все это «фантазии», более-менее добросовестные, более-менее подкрепленные какими-то фактами. Пока что это едва фундированная картинка, изображающая Москву в XII веке в пустом пространстве. Потом она должна как-то расти и формироваться.

Я хотел бы сразу подчеркнуть, что существует два способа относиться к археологии. Главное - это целеполагание. Можно искать клады. Можно отобрать огромное количество находок, скрывающееся на огромных площадях. Можно вести «площадной огонь» - где копают, там и исследовать, во что бы то ни стало.

Можно наоборот - сосредотачиваться на выборе точек. То есть выбирать, например, исторически значимые зоны или зоны духовного развития - еще более интересные, конечно. Но можно также исследовать места, которые наши предки специально не оставляли и никто не надеялся, что их будут исследовать. Грубо говоря, помойную яму, обычно богатую археологическим материалом, никто не оставлял нам как памятник, чтобы мы считывали его как послание. Нет, они просто бросали мусор. И, когда они делали какой-нибудь горн, вели керамическое или иное производство - они тоже не рассчитывали, что мы будем его исследовать.

В этом есть свое преимущество - исследовать такие участки. И есть недостатки. В чем состоят недостатки? В этих «штуках» нет никакого ясного послания. Это не книга, не икона, ни храм, который строится специально для обращения к Богу, а в конечном итоге заодно и к потомкам, которые будут заданные послания специально сохранять и считывать. Поэтому лично мне интереснее памятники, которые заключают в себе послание. Мне с ними интереснее иметь дело, хотя там может не быть текста.

Но даже без текста послание там заключено - в сооружении, в самом храме. Поэтому зона работы Института археологии СССР, а потом России - отчасти Кремль, отчасти Исторический проезд, Василий Блаженный, Казанский собор, где много церквей, много монастырей, потому что это - зона, где сконцентрированы «послания», в том числе и некрополи. Некрополи - это 100% мемориальные комплексы, с каким-то, безусловно, заключенным в них смыслом. Это мы не должны забыть, а должны, напротив, понять.

Вот что я хотел сказать по поводу происхождения Москвы. То есть, пока что перед нами все-таки княжеский центр и достаточно пустой ландшафт. Когда-то его начали осваивать. Возможно, Кремль как крепость построили в 1156 году, а княжеское поселение, некая усадьба, появились лет на 20 раньше. Где-то в окрестностях будущего города кто-то, видимо, жил, и мы не все еще нашли. Но Данилов, все-таки, 5 верст от Кремля, по средневековым понятиям - далеко.

Надо осознать, почему это так важно. Москва очень недолго существовала как культура, понимаете? Потом начнется Петровская Россия, которая в значительной степени, в основе - Московская. Но даже и она не очень долго существует. Мы - очень молодое государство! Попытка нашей власти объяснить, что мы - чуть ли не вечные, что можно состязаться с настоящими «старыми» странами - это ошибочные попытки. Я не говорю, что они неудачные. Это просто большая ошибка. Мы - молодая страна, недаром остальные «молодые» страны воспринимают нас, как соперницу.

И археология России поразительным образом похожа на археологию США. Я не буду сейчас на этом останавливаться. Московская археология на большей части русской Евразии - это субстрат национальных бесписьменных культур, на который накладывается практически городская цивилизация, уже обладающая всеми признаками города (тоже, конечно, с огнестрельным оружием). Но это и до меня уже было известно.

И археологически это ровно так выглядит - туземный мир и на нем пятна новых городов, абсолютно отличающихся от других по структуре и по всему абсолютно. Которые дальше развиваются. Извините, что я отвлекся, но это важный момент для понимания московской цивилизации и ее археологии.

И хронологически это почти то же самое. В России невероятно мало по-настоящему древних городов. В США, например, археология начинается где-то с XVI-XVII века. Помилуйте, но 95% наших городов основаны в это же время! И очень небольшое число городов (даже с учетом Украины) были основаны раньше. Но, если разбирать, то в Новом свете там такая же структура. Пришли люди из городской цивилизации в сельскую жизнь. Была там такая же туземная жизнь как у индейцев в Америке или другая, но очень похожая. Типологически очень близкая.

И, поскольку Москва молода, нам трудно вычленить ее особенности как культурного пространства. И в письменной истории они плохо вычленяются. И в изобразительном искусстве они плохо вычленяются, потому что, если серьезно этим заняться, там скрываются интереснейшие ситуации. А в археологии некоторые из этих элементов очень показательны. Потому что они дают возможность понять основу процесса аккультурации. Если не брать природную подоснову, цивилизации отличаются не тем, изобретают они, или заимствуют, а тем, каким способом они отбирают из заимствованного и каким способом присваивают то, что им достается.

Здесь доставалось мало, эта земля была даже не на периферии, а за периферией нескольких культурных кругов. Но ее механизм восприятия - очень интересный, чем-то напоминающий механизмы каменного века, бронзовой эпохи. Если посмотреть на практике - вот, например, изменение керамической моды.

Чем хороша керамика? Ее много! Ее безумное количество, это статистическая выборка. Вот первый, как я называю, «ориентальный набор» XIV-XV веков. Многим археологам до конца не очевидно, в чем тут своеобразие, что мы перед собой видим. Скажу: это - восточный периферийный набор. Это Булгар, Золотая орда, Средняя Азия, немного в разжиженном виде. Но по общей технологии и даже декору - в значительной степени это такой восточный набор. В основном, это красная посуда с белой росписью, и слабое разнообразие «импортной», всякой красивой и дорогой посуды.

Это фрагмент из Сирии-Палестинского региона того же самого времени, очень хороший фрагмент. Кувшинчики… Можно долго говорить о связи с Востоком. Ничего подобного вы не найдете в домонгольской Руси. Не будет ничего такого и в XIII и в первой половине XIV-го века, в раннюю монгольскую эпоху. Но после этого ненадолго заработали могучие центры в Нижнем и Среднем Поволжье, восстановились связи, вернулись пленники. Какое-то количество специалистов из Поволжья привлекли, и они привезли технологии работы с собой. И сформировался очень похожий на восточный тип керамического набора.

Речь идет, конечно, о парадной настольной керамике, а не печной. Потому что прото-русская печка требовала других форм, чем существовали в среднеазиатском производстве. Тут нет тандыров, тут нет таких форм, какие есть там.

В конце XV века в Москву сначала робко, а потом - бурным потоком поступит блестящая, «черно-лаковая» посуда. Она, конечно, не черно-лаковая, просто лощеная, обожженная специальным способом, восстановительным, чтобы придать ей черный цвет. Зачем придавать такой красивой красной посуде с беленькими росписями черный цвет? Очень просто - этот цвет чрезвычайно моден в то время в Европе.

В конце XV века мы резко поворачиваемся лицом к европейским технологиям, уже появляется склонение этой «культурной компасной стрелки», она начинает колебаться между Востоком (который раньше, безусловно, превалировал) и Западом. И мы научились не только лить пушки по новому западному образцу, но и делать такую вот керамику.

За этим и мода на керамику. Она отвечает классическому принципу дизайна «Дайте мне такое же!». То есть, более развитые формы всегда вызывают подражание в менее развитых. В большом количестве проникает металлическая посуда, олово, поскольку западные страны быстро богатеют и у них много металлической посуды. Но, естественно, не у всех. А у тех, у кого нет такой, появляется керамическая, но похожая на металлическую, черная лощеная посуда.

И новый набор у нас совершенно другой - он черный, блестящий (есть такие же металлические, оловянные) или белый. Красный цвет почти уходит со столов. Вот классическое содержимое одного из погребов в Зачатьевском монастыре первой половины XVI века.

Вы видите большие белые кувшины с ручками для жидкостей на 20-25 литров. По объему они как амфоры. И особенно их не поносишь. И кругом - черные лощеные миски и горшки. Горшки - технологически необходимая форма, но, как правило, совершенно кухонная.

Во второй половине XVII века происходит мощный старт нового этапа вестернизации. Этих вестернизаций несколько, и они хорошо отражены в археологии. Надо подробно каждый предмет рассматривать.

И уже после XVII века классический набор небогатого человека, у которого нет фарфора. Посуда снова ориентальная, но это уже другая «ориентальность», классическая. Это уже классический европейский ориентализм, подражание восточным мотивам как чему-то привлекательному, но уже не такому высокому, на что надо ориентироваться. Это экзотика, это похоже на собирание негритянской скульптуры в начале XX века.

Вот еще один тип изделия. Уйдем от керамики, это - белый камень. Наш классический белый камень рождает московскую надгробную плиту. Это - исключительно московское явление, больше ничье, только московское. Я, пожалуй, ничего такого больше не знаю ни в материальном мире, ни в живописном, что было чисто московским до такой степени, больше ничьим, не общим древнерусским. Вот эти орнаменты, чтобы на них посмотреть. Это просто одно из кладбищ, не специально подобранные плиты, а набор с одного из кладбищ, прямо с могил.

Вы видите эти, почти стандартные, рамочки. Я не буду сейчас говорить о генезисе - генезис довольно сложный, основа заимствована, но быстро трансформируется. Быстро отбираются черты, которые нужны. Быстро отбрасываются лишние элементы - это классические прием московской аккультурации. Тут же, параллельно и в связи с образом - технологическое переосмысление, прежде всего для экономии средств. Это тоже определяет отбор наиболее важных элементов.

И вот эта плита, где-то с XIV века (со второй половины XIV века), а это уже XV-XVI века. Она будет в течение этих веков ярким маркером московской культуры. Москвичи берут на какой-то срок Смоленск - и в его монастырях появляются эти плиты, которых раньше не было. Присоединяют Новгород или Псков - и вместе с их традиционными крестами и валунами появляется какое-то количество таких вот плит.

К концу XVII века мы добредем до Амура, и, не такие в Москве (они ведь тоже немного изменяются), но похожие на московские, плиты окажутся и там. То есть это носители определенного смысла, о котором мы должны помнить и его учитывать. Эта модель закрепилась и дальше она повторяется - даже если люди не понимают, что они делают. Но люди, по-видимому, понимали, что они делают.

Надгробная эпиграфика. Интересная тема, но сегодня на ней больше останавливаться не буду.

Очень важна вторая модель формирования исторической памяти. В отличие от «рядовых плит», которыми пользуется средний слой, знать использует иной подход. Во-первых, она хоронит не на открытых могильниках, где плиты применимы, а внутри церквей, где тоже нужно было каким-то образом могилы выделить. Их выделяют с помощью классических подражаний саркофагам. Вы видите композицию конца XVII века в Высоко-Петровском монастыре, в его Боголюбовской церкви. Это некрополь родичей Петра I, погибших от рук стрельцов, и других его родственников.

Такие вот сооружения с треугольными фронтончиками, которые заполняют надписью. Сверху никакой декорации, потому что в свое время они не были открыты, их покрывали покровы из тканей. Не было смысла декорировать верх и стенки, чтобы потом закрыть покровом. Вообще, церковь внутри представляла собой удивительно яркое и отработанное зрелище.

Вот это вторая модель, здесь есть связи с Западной Европой, о которых не буду сейчас говорить. Тут еще такая поздняя трансформация польского «погребального действа», pompa funebris, на московской почве. Но в Москве много интересного и оригинального. Например, гендерные различия в некрополях, которых христианство в целом не признает. А здесь они есть. Не знаю, обращал ли кто из вас внимание, что Архангельский собор - это гендерный некрополь, там нет никаких женщин. Хотя совместные погребения никоим образом никем никогда не запрещались.

Есть женские монастыри, где почти нет мужчин, а хоронят только женщин. Детей хоронят вместе с матерями, мужей, как правило, вместе с женщинами - эту своеобразную cвязь мы только по археологии начали прослеживать. Наверное, по письменным источникам это можно тоже проследить. Но ведь обычно не пишут, кого и где похоронили, даже то, что в монастырь сделан вклад по чьей-то душе, еще не говорит, что человека здесь похоронили. Вклад могут сделать в несколько монастырей или просто в самый замечательный, где всё же дороговато купить землю.

Особые элементы погребального обряда. Например, последнее помазание, археологически очень интересно отслеживать. Они и хронологически важны, да и сам обряд глубоко важен.

Я уже говорил о том, каким образом мы археологически постепенно демонстрируем освоение русского пространства. XVII век - век наибольшего территориального «выброса» из Москвы после Смутного времени - рождает московскую культуру. Вот знаменитые «чернильницы» - вот эта из Томска, а эта - из Казанского собора в Москве. Они совершенно одинаковы. Резные геммы - причем обратите внимание, что на московской гемме изображен северный олень, на томской - белка. Такие довольно характерные существа, которых не очень встретишь в западноевропейской геральдике.

Про изразцы говорить не буду, это отдельная и поразительно широкая тема, но отдельная. Здесь все уровни вестернизации и распространения, миграций из Москвы и в Москву сюжетов, образов и технологий (потому что изразцы - это технологии, гораздо более сложные, чем простая керамика; особенно глазурованные, а среди них - эмалевые). Все же подчеркну, что на печах воеводских изб от Москвы до Сибири изразцы есть почти неизбежно. Вот тот же самый Томск, а это замечательная Москва, Сретенский монастырь.

Важно помнить, что изразцы - это, с одной стороны, коренной элемент московского быта, ведь печка - это тепло, без нее вообще невозможно жить. Но с другой - гораздо больше. Печка с изразцами - это монументальный букварь, даже энциклопедия. Фантастических животных, сцены из «Александрии», знаменитые петровские «Символы и эмблемы» люди изучали начиная с конца XVII века, нанося на изразцы даже номера символов и эмблем, чтобы легче отождествлялось изображение на с картинкой и с объяснением в книжке.

Есть и еще моменты в археологии, может быть, спорные, но, на мой взгляд - точные. Такие как формирование специфических черт нашего характера. Например, знаменитая пословица «В тесноте, да не в обиде». В бытовом преломлении - это малогабаритная квартира. Я не могу сказать, что в остальном мире нет малогабаритных квартир. Но все-таки не было такого долгого периода сплошной «малогабаритности». И, несмотря на все, мы это выдерживаем, воспринимаем и живем.

А вот на слайде - план постройки городища Мангазея. Постройка всего два на два, то есть четыре квадратных метра. Исследователи, когда начали работать, сначала думали, что это - какие-то колодцы, шахты, погреба, амбарчики. Нет! Оказалось, что это - дома. Вот в таких домах жили люди, которые в XVI-XVII веках осваивали приполярные и отчасти заполярные территории, тундру, тайгу. Эти дома были настолько малы, что в них жили, как в купе поезда. На день постель выносили в какое-нибудь холодное место, чтобы внутри дома зимой можно было заниматься каким-нибудь делом, а не просто спать и есть. Как известно, зима в этих широтах длинная. Вот так это выглядит в натуре.

Но есть и совсем крошки, буквально полтора на полтора метра шириной и длиной. Только лечь на нарах. Только встать, только сесть.

Когда вынесешь тулуп, на котором спал, можно поставить колоду, на которой что-то делать: строгать, слесарить, шкуры обрабатывать… Понятно, почему так экономят место. Леса в тундре немного. И нужно чем-то топить - зима длинная. Для одинокого рядового человека, видимо, это было типичное помещение. Здесь есть и свои преимущества - пусть маленькая комнатка, но своя! Не казарма, не барак, отдельное, но очень-очень маленькое помещение.

В Москве - то же самое. Археологически мы видим такое редко, но, читая описи XVII-XVIII веков, поражаешься: каким образом на сравнительно маленьком дворе могут поместиться десятки людей, где они там живут? А если представить, что они живут в таких вот домиках, то понятно, что помещаются. Это представление помогает прояснить старый быт Москвы и, одновременно, понять специфический характер русского народа. Который так и живет - «в тесноте, да не в обиде». Не то, чтобы это ему нравилось. Но народ готов это терпеть, жить в экстремальных условиях.

Давайте на этом сегодня остановимся. Хотя есть еще металл, монеты. Презентация, кстати, заканчивается. Но есть еще одна, в два раза больше, и там уже шаг за шагом - как делают обычно в археологии, памятник за памятником, а не по общим вопросам.

Обсуждение лекции

Борис Долгин: Большое спасибо! Сейчас будет часть, посвященная вопросам. Я начну со своего вопроса: насколько вы, археологи, находите общий язык с лингвистами, с культурными антропологами? То есть, насколько удается находить корреляции археологических находок, особенностей их распределения с тем, что говорят о распространении людей антропологи, лингвисты?

Л. А. Беляев: Спасибо, это интересный вопрос. Если говорить о московском периоде: он для нас неактуален, поскольку все говорят здесь по-русски, на московском диалекте в тот период, который мы исследуем, с XII века. Если говорить о более раннем времени, в X-XI веках и раньше - то да, могут быть поставлены вопросы.

Керамика, которую находят в Даниловом монастыре - она по типу древнерусская, но нельзя на 100% сказать, что она не могла принадлежать местным финноуграм, например. Как это коррелировать с лингвистикой? Не знаю. Для этого времени существует и финно-угорская и славянская лингвистика, так что тут нужно выделять…

Украшения мы легко разделяем, они более-менее этничны, хотя сейчас тоже есть сомнения в этом, но всё же до какой-то степени. Если говорить об археологии более ранних периодов, то я тут скажу так: корреляция с письменными источниками, если, не дай Бог, она производится руками, но археологов, то это - выноси святых.

Потому что так называемые мульти-дисциплинарные исследования на самом деле невозможны, если быть до конца откровенным. Потому что не может один человек владеть технологией анализа по С-14, контекстным анализом раскопа или памятника, анализом письменных источников и так далее. Всё, что он может - быть достаточно смиренным, чтобы понимать, что он ничего не понимает ни в С-14, ни в филологии, ни даже в анализе письменных источников. Для всего этого мы привлекаем специалистов.

Как только мы их привлекаем, корреляция возникает, иногда насильственная, потому что специалисты - тоже разные, и ужас, кошмар этого мульти-дисциплинарного исследования в чем? В том, что вы, как ученый, должны отвечать за свои выводы. Но вы не в состоянии проверить результаты анализа, которые делают ваши коллеги, которых вы привлекли. Вы опять останавливаетесь на точке доверия, предполагаете, что они хотя бы добросовестные. И очень часто это так и есть, если вы выбираете именно добросовестных. Но, к сожалению, так бывает не всегда.

Я рекомендую всем найти старый журнал «Родина», в котором я вместе с коллегами написал одну из самых забавных в моей жизни статей о том, как искали Ивана Сусанина в Костромской губернии. И все сделали как раз на основе корреляции данных - письменных источников, археологических раскопок и антропологического анализа. Что они нашли, и что из этого получилось. Сусанина, к сожалению, пришлось разоблачить, никакого Сусанина там у них не было, среди собранных останков.

Но почему это делается возможным? Почему 50 или 100 специалистов-историков, собранных на конференцию, подписались под тем, что - да, это - останки Сусанина. Их нужно торжественно перезахоронить. Что это - мощи, сейчас они явят чудеса. И они бы явили чудеса, потому что чудеса даруются по вере человека. Но плохие археологи встали на этом пути.

Историки это подписали, потому что в известном смысле доверились антропологам и части археологов. Не знаю, как у них это склеилось, но как-то склеилось. К чему я это? У тех ученых, которые хотят, чтобы данные лингвистики отвечали их археологическим построениям, они и отвечают. У тех, которые хотят, что не отвечали, они не отвечают. К сожалению, это такая очень печальная область.

Археологи, которые считают, что они сами хорошо разбираются в лингвистике и соединят сейчас все вопросы - это самое страшное. Борис Александрович Рыбаков - яркий пример человека, который полагал, что он хорошо разбирается и в истории, и в анализе устных текстов, и в мифологической традиции, и в исторических источниках, и в археологии, и в лингвистике. Ну, тексты довольно хаотические, «компот» еще тот из этого происходит. И таких примеров много, Борис Александрович - еще не самое ужасное.

Это - мое отношение. Я считаю, что мульти-дисциплинарное исследование делается только так: все работают своими собственными методами и на каком-то уровне их выводы проверяются их коллегами. Не нами, а внутри их собственных наук. Антропологов проверяют антропологи, причем, в том числе - физические антропологи. Химиков - химики, физиков - физики.

А то, например, «Андрея Рублева» в Андронниковом монастыре уже нашли как-то «биохимики», которые сказали, что не о чем и говорить, вот же лежит Андрей Рублев, а вот - Даниил Черный рядом с ним. У них такой состав костей, что и спорить не о чем. У них такой состав костей, а вы просто не понимаете, вы - не специалист. Тому, кто понимает в биохимии костей ясно, что люди всю жизнь писали темперой, сложными составами красок, дышали всем этим, у них все это отложилось. . .

Вопрос: Первое. Почему вы так уверены, что эти маленькие фрагменты не имели второго этажа? Второе. И - из культурного от прежних времен осталась керамика, а от нашего времени что останется? Тоже керамика или что-то другое?

Л. А. Беляев: Я начну со второго вопроса. Керамики останется мало, но стекла останется уйма. Вообще, существует такой прием обучения, когда археологам говорят: чтобы понять, что такое стратиграфия, раскопайте у себя на даче помойку. Сначала у Вас в большом количестве пойдут алюминиевые банки от пива, сока, воды, от всего. Когда у вас кончится этот слой, наступит момент стекла и консервных банок. Он будет идти и идти. Потом - бах, консервные банки исчезнут, а стекло еще останется. Потом Вы будете копать глубже, глубже, исчезнет и стекло. Будет нарастать процент керамики, которой станет много.

Конечно, и мы откладываем гигантские свалки. Пойти на свалку и посмотреть, что лежит на свалке и меньше подвержено разложению - то и останется, если мы не займемся ресайклингом всего этого, не будем отбирать этот мусор и перерабатывать, то он весь останется. Будет много пластика до какого-то периода, потом он исчезнет и останется текстолит. Потом и он исчезнет, если вниз идти.

Теперь дальше. Для того, чтобы построить мало-мальски нормальный второй этаж, потребуется гораздо больше дерева, чем если бы сразу на первом этаже заложили большой дом. Хотя бы балки должны быть длиннее. Как его построить? Да и никаких следов его второго этаж нет, понимаете? Правда, это вопрос не ко мне. Я не занимаюсь исследованием больших городов за Полярным кругом. Но ими активно и старательно занимаются другие. Конечно, вторые-третьи этажи надо предполагать, но не у этих маленьких домишек, у которых внизу заложено такое крохотное основание. Что на этом выигрывается?

В тундре и вечной мерзлоте очень хорошая сохранность дерева. Я думаю, что, если бы вторые этажи были, то в археологическом материале как-то отражались бы. Были бы упавшие фрагменты, была бы соответствующая этнография, которой у нас нет. А у нас ведь можно поехать и найти дома XVIII-XIX веков, просто нам это долго не приходило в голову. А когда мы начали на это смотреть, то увидели, что эта архитектура существует чуть ли не до сегодняшнего дня. Эти «крошки» действительно есть, у нас самих все еще есть, есть и этнографические фотографии - как всё это устраивается, как люди там живут.

Вопрос: Большое спасибо за вашу лекцию! Хотел бы спросить, есть ли в Москве «археологические катакомбы», относящиеся к 14-15 году?

Л. А. Беляев: Смотрите: если речь идет о подземных сооружениях Москвы, то они, конечно, есть. Не все из них были с самого начала рассчитаны на то, чтобы быть подземными. Какие-то из них просто заросли культурным слоем - наземные подклеты часто зарастают и при раскопках производят впечатление, что они сразу были под землей. Но какие-то подземные сооружения всегда делались. В Москве существует довольно ранняя канализация, всевозможные подвалы и погреба, иногда очень развитые. Это не нужно воспринимать как какие-то чудеса света и как какие-то катакомбы в буквальном смысле слова, потому что катакомб римского типа у нас нет. А искусственные подземные сооружения у нас существуют, конечно. Кирпичные, каменные.

Наталья Самовер: По поводу надгробия младенца Келлермана. Если это был закладной камень, то надо полагать, что на территории Зарядья существовала именно конфессиональная часовня?

Л. А. Беляев: Видимо, я неточно выразился. Это не Зарядье. Это Мытная улица в Замоскворечье. Я думаю, что да. Или существовали какие-то памятники очень развитых форм, чем-то похожих на часовню. Если вы посмотрите планы Москвы конца XVII века, где есть кладбище Немецкой слободы (оно изображено, но не это, а другое, оно там тоже есть), Вы там увидите какие-то формы более поздней погребальной европейской культуры: беседочки, кивории. Я предполагаю, что это они и есть. Ну, а часовня - это же маленькая каменная беседка, где читаются часы, молитвы, в комфорте. Это для состоятельных людей.

Не в буквальном смысле капелла или каплица Западной Европы, где есть освященный престол, как правило, которые для того и строят, чтобы можно было служить отдельно от остального храма. Здесь этого не разрешалось, мы прекрасно знаем полемику XVII века, что нельзя строить никаких инославных церквей - ни протестантских, ни католических. Протестанты, в конце концов, добились у себя в слободе, но здесь не тот случай. Мне кажется, что это какие-то малые архитектурные формы, но все-таки позволявшие укреплять это вертикально. Больше мне нечего сказать.

У нас есть камни с декором, которые явно не лежали на земле. Это какие-то барьеры, если бы была церковь, то я бы сказал части темплона. Но это не темплон. Это какая-то красивая декоративная резьба, явно что-то оформлявшая. Малые архитектурные формы. Может быть, какие-то погребальные сооружения. Есть же сложные памятники, если посмотреть европейские надгробные памятники того времени, то там есть очень сложные формы. Я допускаю, что что-то в этом роде здесь было. Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на polit.ru