Мы продолжаем публикацию материалов проекта «Глоссарий», подготовленного совместно с порталом «Твоя история». В рамках проекта ведущие российские ученые, предприниматели, деятели культуры и общественные деятели попытались дать свое определение основным терминам и понятиям, в которых Россия осознает себя в последние четверть века.

Игорь Бунин, доктор политических наук, президент Фонда "Центр политических техонологий", генеральный директор сайта ПОЛИТКОМ. RU.

Политическая аналитика

Представьте себе Россию в начале 90-х годов. Советская система только что рухнула, вся система ценностей, норм, поведения ушла в небытие. Подавляющее большинство населения плохо представляло себе Запад. Немного о Западе знали такие научные институты, как Институт США и Канады, Институт мировой экономики и международных отношений и так далее. Больше никто ничего о Западе не знал. Гайдар, например, сумел прочитать несколько книжек о западном капитализме, изучал историю стран социалистического лагеря последних лет и что-то себе представлял. В принципе, это было полное и абсолютное незнание всего. И в этот период возникло то, что можно назвать «экспертократия». Бывает олигархия, бывает бюрократия, а это была экспертократия. Все ждали от людей, которые хоть что-то знают о мире, каких-то новостей, информации и так далее. И в этот момент возникла экспертократия.

Сначала она была чисто экономической, потому что прежде всего решались экономические проблемы, политические проблемы решались политиками - Ельциным, Горбачевым и другими. А эксперты должны были предложить свои идеи. И вот одни экономические эксперты были либеральные, советские - типа Абалкина, Попова и так далее, они предлагали свои экономические идеи.

Потом появилась команда Гайдара, тоже экономическая, но там были уже более связанные с западным миром люди, чем предыдущее поколение, потому что предыдущие были «косыгинского призыва», те, которые надеялись на возможность проведения реформ в рамках советского общества. При этом ни у той, ни у другой команды практически не было политологов. Вообще понятие «политолог» появилось в конце 80-х годов. Я, например, четвертый или пятый политолог в стране, доктор политических наук, до этого никто политологией не занимался, были историками. Политическую систему изучали в Институте США и Канады, в Институте мировой экономики и международных отношений, немного - в Институте международного рабочего движения.

В общем, мы все-таки были оторваны. И в тот период даже простейшие понятия, которые передавались нашим политикам, вызывали у них шок. Одним из первых руководителей аналитического отдела Ельцина был Ракитов, доктор философских наук, немножко слепой, немножко глухой. Мы его называли «глаза и уши президента». Этот человек понравился президенту тем, что он сказал слово «парадигма». Это настолько поразило Ельцина, что после произнесения этого слова он назначил его руководителем аналитического отдела. И до декабря 1993 года тот был одним из руководителей аналитических отделов. Возможно, в философии он разбирался, но ни в политологии, ни в экономике он не разбирался. Ему пришлось взять в качестве зама доктора экономических наук А. Я. Лившица, будущего министра, которому принадлежит знаменитая фраза «нужно делиться».

Так получилось, что мой Центр, который возник в 1991 году, установил отношения и с тем, и с тем. Абсолютно любая новая информация была неожиданной. Например, выборы 1993 года: меня приглашают, я выступаю и говорю, что Красноярск - это Нью-Гемпшир для России. Это означало, что по этому локальному месту можно определить, как проголосует страна. И это считалось поразительным и удивительным, никто об этом еще не знал, хотя это, в общем, банальная такая вещь.

Я думаю, что до 1993 года политической аналитики просто не существовало. Она возникла после 1993-го, и я могу вам рассказать даже, как она возникла. Ситуация была следующей: после событий октября 1993 года власть как таковая не знала, что делать. Она не представляла. Ну да, удалось подавить бунт, а что делать дальше? Я помню, что мы тогда работали в «Горбачев-фонде» - я, Урнов, Салмин. Мы обсуждали, что делать. Помню, что Марк Урнов пришел к Лившицу, стал с ним разговаривать, и тот сказал: «Мы не знаем, что делать». Мы собрались, и я сказал: «Ну, это очень просто - надо сделать то же самое, что сделал Де Голль после войны. Он одновременно с выборами объявил референдум по Конституции». Это сразу решило все проблемы, потому что у Франции появилось сразу и правительство, и Конституция. Главная проблема - что не было Конституции, надо было новую Конституцию.

Марк с этой гениальной идеей побежал к Лившицу, тот побежал к Сергею Филатову. И сразу было все запущено: сразу был и референдум запущен, и создана Конституция. После этого Ракитов был выброшен, Лившиц назначен, пошел на повышение. Все изменилось, потому что было найдено новое гениальное решение. Потом уже в 1994 году пришел Ясин как руководитель аналитического отдела, Урнов стал его замещать, и тогда все стало уже функционировать, как-то работать.

Я помню, что до того мы ходили на встречи в Администрацию президента, обсуждали - что делать, как проводить референдум «Да, да, нет, да» и другое. Но все равно знания о мире и опытных образцах были минимальными. Все время приходилось что-то придумывать «с колес». Например, ситуация выборов 1996 года: в 1995 году, в декабре, у Ельцина было 4%. И я помню, что одновременно были сделаны три доклада, которые на опыте Франции объясняли, что это не означает поражения. Сделал Рубинский, доктор исторических наук, который тогда приехал и сказал, что когда во Франции эта ситуация возникает, ко второму туру можно всех объединить и так далее. Марк Урнов тоже подготовил доклад о том, что в принципе по электорату, несмотря на 4%, всех остальных можно собрать против коммунистов. И мы сделали аналогичный доклад, что на самом деле во втором туре можно победить, при определенных условиях - сильная антикоммунистическая кампания, биполяризация и так далее. То же самое, что делается во Франции - в первом туре собираются «только свои» голоса, а во втором туре собираются голоса недовольных твоим противником. То есть в нашем случае - противники восстановления коммунистической диктатуры. И это была уже реальная политическая деятельность, реальная политическая аналитика.

А уже после выборов 1996 года возникли политтехнологи как таковые, можно сказать, что возникла политическая аналитика. Возникли институты, которые этим занимались - Ослон во время этих выборов себя хорошо показал и так далее. И экспертов, в общем, постепенно стали интегрировать во власть. Если раньше они были немного случайными людьми, у которых было непонятное знание, недоступное для остальных, такое абсолютно не для этого мира, то потом они были включены в систему власти.

Одновременно происходил другой процесс - власть бюрократизировалась. Это тоже неизбежно. И когда она бюрократизируется, она этих экспертов «приватизирует», присваивает, делает их своими. Естественно, эксперт, работающий на власть, смотрит в рот только власти и ведет себя соответственно потребностям, которые власти испытывают в данный момент.

Второй момент: во вторую половину 90-х годов развернулись так называемые олигархические войны - Потанин и Чубайс против Абрамовича, против Березовского, против Гусинского, война Гусинского против Березовского - постепенно разбили этих экспертов. Они стали более «частными», стали экспертами кланов, олигархических групп, за исключением тех экспертов, которые понимали, что они не имеют морального права работать как эксперт группы или клана и должны быть всегда объективными. И вот эта самая «приватизация» экспертов нанесла примерно такой же удар, как приватизация журналистов. А журналисты когда-то были главными фигурами России, потому что от журналистов и экспертов зависела вся новая информация.

В этой ситуации журналисты были приватизированы то Березовским и Гусинским, то Потаниным, у каждого из них была своя медиа-группа, и то же самое произошло с экспертами. Их тоже стали приватизировать. С одной стороны, делать их государственными чиновниками, с другой - приватизировать. Конечно, это резко ухудшило качество работы экспертов. И в тот период, я думаю, это была одна из самых сложных проблем для экспертного мира - что с одной стороны, они перестали быть независимыми, с другой стороны - они стали экспертами олигархов.

Следующий этап - это создание достаточно мощной экспертной системы, работающей только на государство, которое замкнулась, стала работать только на себя, с одной стороны. А с другой стороны, сама бюрократия решила, что она всемогуща, на все способна, все знает, ей не нужно объяснять, что такое парадигма, что такое мажоритарные выборы, выборы в два тура и так далее, какая там логика. Они решили, что сами все знают. И часто встречи с крупными чиновниками или даже с государственными деятелями первого или второго ранга превращались в монолог президента или премьер-министра. Все остальные эксперты должны были его слушать и фактически не возражать.

Я помню одну из немногих моих встреч с Путиным - никто не задавал ему вопросов. И когда я задал ему три вопроса, это было всем на удивление. Больше меня не приглашали на эти встречи, которые превращались в своего рода установочные лекции. И вот эти самые безобидные три вопроса казались нарушением устоявшейся системы общения первого человека в государстве с журналистами и с экспертами. Поэтому та система, которая в 90-е годы появилась и на которую очень многие талантливые люди работали - Салмин, например, очень много сделал для президентского окружения Ельцина, он был экспертом высочайшего класса, - постепенно была разрушена. Разрушена тем, что эксперты превратились в «слуг государевых».

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на polit.ru