Мы публикуем введение и одну из глав вышедшей в издательстве «Гешарим - Мосты культуры» книги Тины Вальцер и Штефана Темпля «Наша Вена» (перевод с немецкого Татьяны Набатниковой). Книга состоит из двух частей.

В первой Тина Вальцер, специалист по социальной истории и некрополистике, рассказывает о том, как происходил процесс «ариизации» Вены после аншлюса и как Австрия работает с этой темой после Второй мировой войны, вживаясь в роль жертвы, нормализовывая сделанное, по мере полезности интегрируя отверженное наследие. Вторая часть представляет собой созданный историком архитектуры Штефаном Темплем своего рода путеводитель по сферам и местам «ариизации».

Введение

В грабительском походе «тысячелетнего рейха» против собственных соседей-евреев горожане Вены стали первопроходцам. Сразу же после объединения Австрии с нацистской Германией 12 марта 1938 года они приступили к «дикой ариизации» и тем самым подтолкнули центральные инстанции к попранию законов, которых хоть как-то регулировали изъятие собственности евреев повсюду, где начинали властвовать нацисты. Большая часть конкретных актов ограбления с этого момента очень хорошо задокументирована: ведь жители Вены тоже стали выгодоприобретателями гитлеровского режима. Тогда как после его падения Австрия вдруг оказалась маленьким альпийским государством, которое больше не хотело иметь ничего общего с соседней страной. Если в ФРГ союзники и значительная часть самого немецкого общества прилагали немало усилий, чтобы открыть людям глаза на злодеяния национал-социализма и внедрить демократическое мышление, в Австрии подобного не произошло. Страна, в том числе и жители Вены, так и осталась в роли невинной жертвы нацистов - самой первой среди таких жертв, которую освободили союзные войска. Последовавшую затем оккупацию, продлившуюся десять лет, в Австрии воспринималась как гнетущую несправедливость: разделение страны на зоны оккупации оказалось для ее населения более тяжким, чем национал-социализм и война. Лишь с уходом союзных войск возликовали и жители Вены: «Австрия свободна!» - и продолжали другими средствами то, что считали правильным; разрыва с прошлым не произошло. В частности, оставался аргументом, допустимым в приличном обществе, и антисемитизм, равно влиятельный в политике и в юстиции, в обществе и в экономике.

Гонения, преследования, экспроприации венских евреев, напротив, оставались вытесненными из венской действительности. Как только речь заходила об ответственности, городское население делилось на нацистских преступников и - приличных сограждан: тогда как отъем имущества соседями, неугомонными дельцами или мелкими клерками был повседневной рутиной. Чудовищность происходящего никогда не становилась предметом рефлексии, поскольку виновные будто бы лишь выполняли «предписания нацистов». Власть буквы закона была сильнее, чем власть морального чувства; да и сами законы были, в конечном счете, созданы для того, чтобы легализовать грабеж. На практике государство Австрия и после 1945 года не намного в этом изменилось. Даже в методах реституции до сих пор прибегают к такому аргументу, как «порядочность» виновников - утверждая, будто они вели себя как корректные граждане, добросовестные приобретатели - и поэтому приобретенная собственность считается охраняемой законом. И таким образом республика соглашается с тем, что законы реституции нарушают добрые обычаи. Истцов принуждают к мировому соглашению, ведь законодатель предвидел, что они станут выкупать свое былое имущество у «ариизаторов». Государство же от собственной ответственности полностью устранилось.

Реституция не может быть извинением за изъятие имущества - а в Австрии она была далека даже от справедливости. Здесь возмещение еврейским жертвам было несопоставимо с возмещением в Германии. Если соседняя страна несла ответственность перед каждым конкретным лицом за конкретный ущерб, Австрия ограничилась недифференцированными «паушальными» выплатами. Но и по размеру они были намного скромнее, и даже при этом право на претензию имели далеко не все пострадавшие, не говоря уже об их наследниках и потомках. Для самого замысла такого «возмещения» показательно, что оно входит в компетенцию системы социального обеспечения. В личные судьбы своих жертв виновники вникают столь же мало, как и в сегодняшнее местонахождение некогда еврейского имущества. Лишь внешнее давление сдвинуло с места процесс перестройки мышления, однако происходит это с опозданием на 50 лет - люди, перед которыми Вена теперь была бы готова склониться, уже почти все умерли.

Поставленное на промышленную основу истребление евреев, то есть Холокост, по-прежнему ограждено от персонального разбирательства, поскольку надежно блокируется всякую возможность подробно вникнуть в дело. Так продолжает действовать нацистская стратегия лишения жертв их индивидуальности: до сих пор ее прячут за отталкивающей картиной массы тел, лишенных человеческого облика. Фильмы просветительского толка об освобожденных концлагерях сохраняют дистанцированную риторику сочувствия, не давая обществу повода усомниться в лживости его собственного представления о жертвах. Тем самым реальный размах террора в Вене остается сильно преуменьшенным, поскольку проще переложить всю ответственность за давний ужас на далеких концлагерных убийц, чем разбираться с приятным дедушкой-соседом, в те времена «всего лишь сменившим квартиру». Для венской общественности восприятие конкретного остается трудным и болезненным, поэтому она и ограничивается отвлеченной дискуссией о степени реальной «эффективности» нацистской системы нацизма. Но при подобном подходе скелеты в шкафу прошлого никогда не откроются. Только когда экспроприация и неудавшаяся реституция снова будут привязаны к конкретным фигурам людей, в них участвовавших, станет возможным разорвать порочный круг предубеждений и политических трюизмов.

Поскольку в речевом обиходе упорно сохраняются нацистские пропагандистские лозунги клише, затуднена даже словесная констатация права и несправедливости затруднено: дом остается «ариизированным», предприятие «ликвидированным». Первое определение - это нацистское словообразование, которое означает отъем имущества «еврея» в пользу «арийца». Второе определение и прежде присутствовало в юридическом лексиконе, однако в контексте нацистской экспроприации евреев обрело совершенное иное значение: теперь оно было призвано создавать впечатление, будто предприятие утратило экономическую жизнеспособность и потому должно быть закрыто по настоянию кредиторов. Фактически же большинство из «ликвидированных» нацистами еврейских предприятий были экономически успешными. Живые предприятия закрывались под предлогом «нежизнеспособности», чтобы вскоре вновь открыться уже с новым владельцем, угодным режиму. Понятие «ликвидация» придавало акту ограбления вид справедливости; но в своем другом значении оно означает еще и «истребление, убийство».

Все задействованные в этом процессе оказывались в выигрыше, были выгодоприобретателями экспроприации, независимо от того, значились ли они в документах как «ариизаторы», «управляющие комиссары», «доверенные» или как-либо еще. Сомнительные переименования или подстановка новых значений в существующие правовые формулы защищали фигурантов, которых в противном случае всякий признал бы аморальными и подлежащими наказанию. Общество в своих морали, религии и праве веками отчуждало таких людей. Но нацизм создал новый облик «порядка», изобретя систему псевдо-правомерности, придававшую морально дурным поступкам благообразный вид. Поэтому все подобные слова совсем не подходят для сегодняшней оценки того, что происходило тогда, а кроме того таят, в себе опасность реанимации старых расистских представлений и нацистских ценностей. Поэтому здесь - независимо от толкования самих нацистов - все действия, целью которых было завладеть собственностью лиц, которые по Нюрнбергскому расистскому законодательству определялись как «евреи», будут называться экспроприацией.

Родина до сих пор защищает тех виновных, которым она обязана своим уникальным культурным достоянием. Понять, насколько самосознание жителей Вены определяют именно экспроприированные ценности, можно уже по количеству и диапазону соответствующих объектов. Когда занимаешься их происхождением, открываются глаза на прежде не бросавшийся в глаза масштаб этого города. Предыстория тех событий 1938-го, которые привели к преследованию евреев жителями Вены, дает ключевые подсказки для понимания сути спора вокруг экспроприации и реституции в Австрии. До сих пор в отношении к некогда еврейской собственности сказывается тот специфический менталитет, который связан с традициями и спецификой австрийской истории. Именно в австрийской идентичности лежит ключ к пониманию того, как венцы предпочитают не видеть определенные сферы своего прошлого, игнорируя эту «другую» реальность.

Грабительские походы населения Вены против евреев, живших в их городе, столь всеохватны и многообразны, что есть смысл упорядочить и систематизировать все эти события. Сначала мы остановимся на самих жертвах массовых преследований. После такого знакомства с коекретными судьбами станет понятнее сухой язык офиуиальных документов власти, что позволит увидеть сам процесс экспроприации глазами ее жертв. Методы, при помощи которых евреев лишали собственности, можно сгруппировать по тем или иным характерным приемам. При этом трудно не заметить ни ту роль, которую играли при этом отдельные горожане, ни то значение, какое придавало этому грабежу население города в целом.

С падением нацистского режима соответствующие оправдания продолжались. Из отношения к тем, кто подавал иски о возвращении им некогда изъятой собственности, видно, насколько прочно закреплился в общественном сознании менталитет именно тех, кто занимался экспрориациями, особенно в юридической практике.

Споры вокруг произведений Эгона Шиле, некогда отобранных у еврейских владельцев и теперь пребывающих в общественной собственности австрийских музеев, - хороший пример многоаспектности самой проблемы экспроприации и реституции в целом.

Мы стремились сгруппировать факты так, чтобы представить данные во всей их полноте и сделать ясными взаимосвязи между ними.

Заинтересовавшиеся читатели найдут в заключении все необходимые для дальнейших разысканий в венских архивах и библиотеках сведения.

Судьбы венских жертв

Ограбленные

В период с 14 по 18 марта 1938 года у торговца велосипедами Абрахама Адольфа Блума (Вена 21, Брюннерштрассе 45) было конфисковано 35 велосипедов, 22 резиновых камеры и 22 покрышки - розничной стоимостью в 5820 рейхсмарок[1]. 17 марта в квартиру Блумов явились полицейский и штурмовик («Вспомогательная служба уголовной полиции», так он назван в бумагах). Дома была только дочь. Мужчины произвели «обыск квартиры (людей)», трое понятых - двое мужчин и одна женщина - наблюдали за этим более часа. «Обыск дал результат: положительный». Из сейфа в спальне были изъяты наличные деньги и ценные вещи[2].

За аншлюсом 12 марта 1938 года последовали так называемые дикие ариизации - грабежи, цинично обознавшиеся как «дикие», поскольку производились не по распоряжению нацистской власти. О подобных случаях можно узнать из таких источников, как свидетельства очевидцев и заявленияя самих потерпевших[3]. Лишь позднее ввыставлялись официальные иски. Ссылки на «дикие ариизации» затем довольно часто всплывают в управленческой документации: в зависимости от ранга и влиятельности затронутых лиц случившееся нередко пытались вписать в рамки законности уже задним числом. Сухой язык служебных документов скрывает весь ужас, который должен был сопровождать такие действия. Как должны были вести себя ограбленные - даже без малейшей претензии на правосудие - перед лицом множества распоряжений и штрафных угроз штрафа, оставалось неясным. В одном из приложений к уведомлению об имуществе Исидора Штрассера, владельца кафе «Рыцарь» на Мариахильферштрассе, указано:

«Документы о ценностях выдаются лишь по памяти, поскольку они были конфискованы 16 марта 1938 года, и господин Штрассер по сей день не получил подтверждения о данной конфискации»[4].

Вальтер Рудин из коренной венской семьи Поллак фон Рудин вспоминает:

«У евреев отнимали автомобили - отнимали не “легальные” уполномоченные органы, а люди, которым просто хотелось иметь автомобиль. Иногда они возвращались и требовали оплаты уже потраченного бензина. И я не слышал ни об одном случае, чтобы вмешалась полиция или чтобы жертва обратилась за помощью в полицию. Человек, объявленный вне закона, не обращается в полицию»[5].

Арестованы, подвергнуты пыткам

Многие из тех, кто еще до аншлюса по долгу службы выступал против варварства, были арестованы, брошены в переполненные тюрьмы, оттуда во временные пересылки, а затем депортированы в концлагеря. В первом австрийском этапе в Дахау (так называемом «эшелоне знаменитостей») 1 апреля 1938 года оказалось 150 венских интеллектуалов[6], среди которых писатель Рауль Ауэрнхаймер, юрист и социал-демократ Роберт Даннеберг, адвокат и председатель религиозной общины Дезидер Фридман, кабаретист Фриц Грюнбаум, книготорговец Йозеф Кенде, композитор Герман Леопольди, писатель Юра Зойфер.

Его коллега Фриц Ленер-Беда, один из либреттистов Франца Легара, был правообладателем таких знаменитых оперетт, как «Джудитта» и «Страна улыбок»[7]. 13 марта 1938 года он был арестован и отправлен в Дахау. Венская служба оборота имущества требовала от таких заключенных концлагерей множество различных справок - игнорировала ли она подневольное положение Ленера или сознательно использовала, ее образ действий в любом случае был постыдным. Сперва органы экспроприации вызывают Фрица Ленера. За него отвечает его жена:

«По Вашему письму от 2. VIII. господин д-р. Фриц Ленер вызывается к Вам на допрос 15. VIII. Мой муж находится с 13. III. под арестом. Точные данные его рождения: Вильденшверт, Богемия, 24. VI. 1883. Я могу прибыть в Вену 20. VIII. , если смогу дать Вам все необходимые сведения»[8].

Госпожа Ленер находилась к этому времени вместе с маленькими детьми Лизелоттой, Евой и Бруно в Бад-Ишле, где у семьи была вилла «Фелицитас». В подобный момент она могла сделать очень немногоеь, чтобы удовлетворить власти; поэтому семья обратилась к адвокату, который был уполномочен также и Ленером, и потому сообщает:

«Я могу лишь передать сведения д-ра Ленера, заведомо требующие дополнения, с просьбой, чтобы ему была предоставлена возможность восполнить его сведения получением банковских выписок.

Сам я не могу это осуществить, поскольку согласно распоряжениям лагеря, которые видны на дошедшем до меня конверте с письмом, я не могу переписываться с д-ром Ленером с той частотой, которая необходима для дела, иначе его жена и дети лишатся возможности переписки с ним, поскольку предусматрено лишь два письма в месяц.

Я ходатайствую о том, чтобы господину д-ру Ленеру в лагере Дахау была официально предоставлена возможность лично запрашивать оттуда у различных отделений банка сведения о движении по счету на 27 апреля 1938 года напрямую в Венскую службу оборота имущества, поскольку я не могу получать такие банковские выписки из этих отделений банков в силу отсутствия у меня права распоряжения счетом»[9].

Фриц Ленер написал д-ру С. из Дахау письмо:

«Дахау К, 15. 7. 1938.

Дорогой доктор! Я прошу Тебя и уполномочиваю Тебя задекларировать мое имущество своевременно (31 июля):

Оно состоит, насколько я, не имея под рукой документов, могу сообщить по памяти, из следующего: […]

Я прошу Тебя подготовить подобающую декларацию, а кроме того, дорогой Рудольф, насколько Ты сможешь, юридически и дружески постоять за меня! Поговори с моей женой!

Остаюсь, Твой старый, верный и благодарный племянник

д-р Фриц Ленер-Беда»[10].

4 декабря 1942 года он погиб в концентрационном лагере.

Писатель Эрих Фрид потерял своего отца в Вене 24 мая 1938 года. Тот отказался выдать своих друзей и родственников и тем самым спас их от дальнейших преследований. Сам же он не пережил пыток на допросах в гестапо:

«Мой отец на допросе, который проводил гестаповец Геттлер из Дюссельдорфа, после войны ставший таможенным советником, затем старшим таможенным советником, сказал - чтобы спасти деньги знакомых и хотя бы отчасти деньги моей семьи за границей, - что все связи известны лишь ему, и нет смысла терзать никого из тридцати других арестованных. И что он ничего не скажет. После этого Геттлер ударил его в желудок.

Я не знаю, было ли такое высказывание моего отца по отношению к чину отдела валютного сыска гестапо, который на допросах применял хлыст, пощечины и пинки, хотя бы наполовину сознательной попыткой самоубийства. Но вел он себя храбро»[11].

Других арестовывали и подвергали пыткам, чтобы выжать из них денежные средства. Как видно из следующего письма, владельца кафе Рихарда Кнепфмахерп подверг жесточайшим преследованиям его партнер по бизнесу. Однако он выдержал их и сумел скрыться в Париж, оттуда написал в службу оборота имущества о своем мучителе:

«Вышеупомянутое заявление о продаже моей доли мне пришлось подать под давлением угрозы отправки в Дахау, по настоянию моего партнера Макса М. , Вена VIII, Альбертгассе 33. В этом заявлении о продаже чистая прибыль за 1937 год в размере 12. 188 шиллингов - указана слишком низкой, чтобы занизить стоимость предприятия.

Господин М. составил баланс, который я не захотел признать, поскольку вышеуказанная сумма не была выдержана, стоимость предприятия занижена, а также наличествовало злостное уклонение от налогов.

После этого М. приступил к своим насильственным мерам при помощи господина Г. , который руководил тогда отделом СС в здании партии, район IX, Грюнеторгассе. Меня и мою жену поздним вечером привели в здание партии, там господин Г. нас допрашивал и подвергал мучениям и унижениям то в подвале, то в других помещениях. Господа пили ликер, предоставленный им господином М. , и были пьяны. Сам М. с несколькими господами прятался за перегородкой, равно как и К. , смотритель дома Порцеллянгассе 26.

От меня требовали, чтобы я подписал, что ничего не требую за кофейню, опять же под угрозой, что меня отправят в Дахау, если я хоть что-либо потребую от господина М. и выкажу какую-либо несговорчивость. Предписав мне быть готовым в любой момент, в 8 часов утра нас отпустили.

После этого М. присвоил себе мою долю в кофейне, не дожидаясь разрешения, он скрыл от отдела ариизации, что он прокурист фирмы CAROBRONZE, Вена XIII, Лютцовштрассе, и формально вписал своего зятя Карла Р. в качестве моего преемника в фирме.

Р. , человек без средств, находящийся на содержании у М. и у своих родителей, никак не мог, соответственно, приобрести мою долю в предприятии.

Этой же почтой я поставил в известность финансовую службу, Вена IX, об уклонении Макса М. от налогов.

Поскольку я ничего не получил за свою долю в предприятии, я не могу расплатиться с моими личными долгами, и мои арийские заимодавцы потерпят ущерб из-за М. ; […] Я прошу высокочтимый отдел ариизации перепроверить эти мои сведения и привлечь господина Макса М. к ответственности»[12].

Выселения из квартир

За принудительной продажей предприятий, домов, имущества в большинстве случаев следовало выселение из квартиры. Сколько времени уходило на то, чтобы преследуемый действительно покинул свое жилище, зависело главным образом от коррумпированности заинтересованного «ариизатора». Некоторым пришлось сразу же выехать в ходе «дикой ариизации» и погромов, другие могли оставаться в своих квартирах вплоть до депортации.

Еврейская религиозная община Вены вела список жалоб лиц, обратившихся к ней, чтобы уведомить о разграблении и изгнании из квартиры. Эти события приходятся на время «хрустальной ночи» в Рейхе (ноябрь 1938-го). Итогом бесчинств стали тысячи выселений:

«Вихс, 69 лет, район VII, Бурггассе 119: 10. 11. вечером в 20. 30 поступило распоряжение освободить квартиру в 10 часов. Ключ забрали, квартиру опечатали. 10 рейхсмарок наличными, золотую цепочку от карманных часов, 1 бриллиантовое кольцо конфисковали (без квитанции). […]

Лиза Гельберт, район VIII, Альбертгассе 49/12: Вечером 14. 11. появилось пятеро мужчин из местного подразделения Альбертгассе 39, госпоже Г. пришлось дать расписку, что она в связи с выездом оставляет всю обстановку - за исключением спальной мебели - безвозмездно. […]

Вильгельм Тишлер, район V, Шенбруннерштрассе 74/13: В воскресенье, 13. 11. квартира опечатана, ключ у руководства округа. Двоих детей - в возрасте 3 лет и 6 месяцев - не позволили даже переодеть. […]

Штадлер Софие, 79 лет, живущая на иждивении общины, район IX, Вильгельм Экснергассе 16, дверь 7: 10. 11. квартира опечатана, ключ отобран. Речь идет о квартире, на которую 26. 9. было указано местным подразделением национал-социалистической партии Фухсталергассе, в квартире проживают старая женщина, ее дочь, зять и внук. Зять - инвалид вследствие костного туберкулеза. […]

Леопольд Брунн, район VIII; Йозефштедтерштрассе 71: Ключ забрали, товары реквизировали (чужие и свои), магазин официально опечатан полицейским караульным постом Блинденгассе, мужчина арестован, с него взяты письменные показания […]»[13]

Эти записи касаются представителей прежде всего нижних социальных слоев, кеоторые могли надеяться лишь на возможность помощи со стороны религиозной общины - больше им не к кому было обратиться.

Но сами выселения от социального статуса жертв не зависели - они коснулись всех слоев в равной мере.

И домовладелица Элизабет Харта, Вена 7, Мариахильферштрассе 36, должна была в навязанном ей договоре купли-продажи письменно отказаться от своего права на защиту арендатора и в любой момент «по требованию» покинуть квартиру. Затем в доме разместилась фирма торговли текстилем Пальмерс[14].

«Подарено»

Чтобы избежать лишения имущества и выселения, многие пытались передать права собственности своим нееврейским супругам, которые такой опасности не подвергались. Такой акт должен был получить официальное признание, а это было - в зависимости от настроения клерков - иногда возможно, а иногда и нет. Нередко отказ в утверждении акта дарения зависел также от влиятельности «заявителя об ариизации».

Бывший генеральный секретарь Венского концертного общества Хуго Ботстибер писал в службу оборота имущества 14 декабря 1938 года:

«Далее позволю себе сообщить, что ранее принадлежавший моей жене и мне в равных долях дом в районе XIX, Каасграбенгассе 30, который представляет единственную принадлежащую нам собственность, в итоге перевода моей половины в качестве дара моей жене и занесения этой записи в кадастровую книгу 20 октября 1938 года, то есть до 12-го ноября сего года, находится теперь в единоличном владении моей полностью арийской жены. Этим письмом я извещаю об этом изменении. Никаким другим имуществом не владеем ни я, ни моя жена»[15].

Этот переход был разрешен.

Иначе выглядело дело в следующем случае: Бертольд Фигдор, бывший ювелир, в 1938 году уже 77-летний, владел в числе прочего сообща со своей женой домом в Вене 3, Унтере Виадуктгассе 13. В здании находилась и синагога. 8 октября 1938 года супруги составили нотариально заверенный договор дарения[16].

В кадастровой книге к этому имеется лапидарное указание от 21 октября 1938 года: «Записан отказ в иске о переводе на Марию Фигдор права собственности на половину имущества Бертольда Фигдора»[17]. Служба оборота имущества аргументирует тем, что их брак по-прежнему остается в силе[18]. Истинная причина: имелись претенденты на покупку этого дома, управляющий домом Генрих Х. (Вена 3, Унтере Виадуктгассе 13 [!]), член национал-социалистической партии с 1 мая 1938 года, номер членского билета 6124804, руководитель местного отделения с 5 декабря 1938 года, и его жена Оттилия, член партии с 1 мая 1938 года, номер членского билета 6121333[19].

Представление о дальнейшем ходе событий дает лишь кадастровая книга: после того, как продажа половины дома Бертольда Фигдора в конце 1941 - начале 1942 годов дважды объявлялась и вновь откладывалась, 19 августа 1942 года была, наконец, сделана запись в кадастровую книгу: на основе договора купли-продажи от 14 декабря 1941 года по одной четверти этой недвижимости перешли в собственность Генриха и Оттилии Хамачек[20].

Нееврейку Марию Фигдор, судя по всему, не могли принудить к отказу от принадлежавшей ей половины дома. Но уже никогда больше этот дом не принадлежал только их семье.

Выгодоприобретатели окончательно отбились от реституции следующим образом: у Хамачеков был приемный ребенок, Х. Когда стало ясно, что будет издан закон о реституции, они перешли к делу. 11 сентября 1945 года они лформили с разрешения суда венского района Innere Stadt договор дарения, заверенный нотариально, касательно половины дома Унтере Виадуктгассе 13, которая принадлежала им по одной четверти каждому. Право собственности на эту половину дома было закреплено 2 мая 1946 года за малолетней [!] Х. Х. [21]. К сожалению, ход процесса реституции из документов уже не увидеть, поскольку бумаги Restitutionsunterlagen der Rückstellungskommission были уничтожены в 1980-х. Из кадастровой книги следует лишь, что процесс тянулся свыше пяти лет и реституцией не завершился[22]. Ныне весь дом по адресу Унтере Виадуктгассе 13 полностью находится в собственности Х. Х. [23], ранее Хамачек. В помещении синагоги устроена мастерская известного художника Христиана Людвига Аттерзее.

Разведенные - неимущие

Люди, жившие в так называемом смешанном браке, испытывали на себе особенную враждебность. Неврейского партнера подталкивали к разводу. С тем, кто все же оставался в таком браке, обращались как с «евреем», даже если он подпадал под определение «ариец». Со всеми последствиями в имущественном отношении. Но тот, кто все-таки подавал на развод, подвергал опасности жизнь своего еврейского партнера по браку; в этом случае тому грозили немедленные преследования и депортация. Ввиду подобной перспективы просматриваются лишь два реальных мотива для такого развода: либо стремление спасти то, что еще можно было спасти - партнера от преследования, общих детей, имущество, - либо эгоизм и желание обогащения. Из документов не видно, какие именно финансовые соображения, сговор или попытки спасения могли скрываться за внешне хладнокровными действиями желавших оформить развод. Но что бы ни подвигло их на такойу шаг, глубину личной драмы трудно оценить со стороны. В острой ситуации, когда люди подвергались массированному давлению, их понуждали к тому, чтобы официально опорочить своего партнера по жизни, - сухие документы рисуют на редкость яркую картину.

Пауль и Маргарете Штефан были женаты 32 года. Это был брак по исключительной любви, говорит Маргарете Штефан и далее утверждает, будто ее муж разрушил этот брак спустя 20 лет своими романами на стороне. Кроме того, она ставит ему в вину:

«10 марта 1938 года он будто бы - поскольку он, как еврей, происходящий от двух еврейских бабушек и двух еврейских дедов, не мог больше оставаться в Австрии - уехал в Швейцарию, не попросив ее поехать с ним или приехать к нему позднее. И она более не желает восстанавливать супружеские отношения со своим мужем, поскольку их брак - в частности, после перелома (Umbruch) - стал неустойчивым вследствие расовых различий. И она хочет потому развода по вине ответчика и просит присудить его к выплате ежемесячного содержания в размере 800 рейхсмарок - начиная с 10 мая 1938 года. Ответчик в состоянии выплачивать такую сумму, поскольку как профессор музыки, музыкальный критик и писатель он имеет соответствующий доход и, кроме того, владеет значительным состоянием».

Суд решил: «Ввиду продолжительной супружеской неверности и принимая во внимание расовые различия, нельзя поставить в упрек заявительнице, что она отказалась уехать со своим супругом». Это был октябрь 1938-го, Паулю Штефану было тогда 64 года. Два года спустя служба оборота имущества разрешает продажу принадлежащей Паулю Штефану половины доходного дома по адресу Вена 1, Бартенштейнгассе 8 его бывшей жене[24].

В дорогом коттеджном квартале Вена 19, Ланнерштрассе 12 Густав Ледерер имел виллу с 1911 года. 15 марта 1938 года он подарил ее своей жене Норе. Затем они решили развестись - после того, как были женаты почти четыре года. 23 мая 1938 года Густаву Ледереру удалось бежать из Вены, к концу года разведенная супруга сменила имя на Нора Анна Жозефине Мария Тобиш-Лаботин, урожденная Крассл. К этому времени Густав Ледерер потерял все свое имущество в Австрии через «ариизацию», опись имущества должника в счет уплаты переселенческого налога и взыскания алиментов. Однако он пережил времена нацистского террора. В 1946 году ему было 68 лет, он был директором фабрики и жил в Словакии, в городе Нитра. Там он 11 сентября во второй раз женился на своей жене Норе[25]. Представительная вилла на Ланнерштрассе оставалась в ее владении.

Не всем так повезло. Луи и Жозефине Якоби было по семдесят лет, женаты 30 лет, он еврей, она нееврейка. В Вене 18, Коллоредогассе 14 они занимали отдельный дом на одну семью с садом. Они не смогли сохранить его за собой. Хотя недвижимость находилась в собственности «арийской» супруги, органы власти применили к ней предписания, касающиеся евреев, поскольку Жозефина Якоби оставалась замужем. 21 апреля 1939 года госпожа Якоби продала дом Эрнсту фон Штреерувицу[26]. Этот известный деятель в 1929 году в течение четырех месяцев был государственным канцлером Первой республики; считался сторонником авторитарного «корпоративного государства» и поддерживал аншлюс, присоединение Австрии к гитлеровской Германии[27]. И вот он перебрался из тесного Восьмого района, Шкодагассе 15, дверь 16, в зеленый район.

Но Якоби нашли приют у своих соседей, Коллоредогассе 10. Оставаться там долго они не могли. Когда нацисты начали собирать евреев для подготовки к депортации, супругам Якоби тоже пришлось переехать в «сборное жилище» во Втором районе. Если бы жена подала на развод, никто не смог бы заставить ее разделить с десятью другими, совершенно посторонними, перепуганными людьми перенаселеннную квартиру «вторичного стандарта». Но Жозефина Якоби не оставила своего мужа. Луи Якоби умер в июне 1943 года в Вене. Жене пришлось остаться в «общежитии», как тактично называлось это место в актах регистрации. Лишь в августе 1945 года она смогла вновь поселиться по адресу Коллоредогассе, номер 10, дверь 2[28].

Последний довод

«Было так много самоубийств, что Геринг высказался по этому поводу в том духе, что у него не хватит полицейских, чтобы приставлять их к каждому еврею, который хочет покончить с собой. Царил страх перед арестом и чем-нибудь еще более худшим»[29]. Известно о нескольких таких судьбах. Эгон Фридель сказал нацистским палачам, которые пришли за ним: «Погодите минутку», пошел в свой кабинет, крикнул из окна прохожим: «Поберегитесь!» - и выбросился из окна.

Среди подобных жертв-самоубийц были не только интеллектуалы; преследующая рука дотягивалась до представителей всех социальных слоев и профессий. Достаточно нескольких примеров, чтобы увидеть их отчаяние: аптекарь Генрих Аль, владелец «Аптеки у лебедя» лишил себя жизни после конфискации его предприятия, как и Юлиус Беккер из «Аптеки Нашмаркт». Не все, кому повезло бежать во Францию, Голландию, Бельгию, смогли смириться с изгнанием. Когда нацисты оккупировали и эти страны, изгнанники опять оказались под острой угрозой депортации и уничтожения, многие теряли последнюю надежду. Фриц Шварц - ему повезло с побегом, но и побег не принес спасения - покончил с собой в Югославии в 1941 году. В Вене он был прежде владельцем «Аптеки у надежды».

Примечания

[1] ÖStA, AdR 06, FLD 19332, fol. 1f. Anmeldung von Ansprüchen nach dem 1. Rueckstellungsgesetz für die Erben nach Abraham und Fani Blum bei der Finanzlandesdirektion für Wien 25. 11. 1952.

[2] ÖStA, AdR 06, FLD 19332, fol. 4f. Bundespolizeidirektion Wien Bezirkspolizei-Kommissariat Floridsdorf Bericht 17. 3. 1938.

[3] Впечатление о событиях дают автобиографические записи: Erzahlte Geschichte. Berichte von Widerstandskampfern und Verfolgten. Bd. 3: Jüdische Schicksale / Hg. v. Dokumentationsarchiv des österreichischen Widerstandes. Wien, 1992.

[4] ÖStA, AdR 06, VVSt 42261 unfol. Beilage zur Vermögensanmeldung undatiert.

[5] Rudin W. So hab ich's erlebt: von Wien nach Wisconsin - Erinnerungen eines Mathematikers. Oldenbourg, 1998. S. 29.

[6] См. список: Fein E. Die Steine reden. Gedenkstatten des österreichischen Freiheitskampfes. Mahnmale fur die Opfer des Faschismus. Eine Dokumentation. Wien, 1975. S. 35.

[7] ÖStA, AdR 06, VVSt 46713 fol. 8 Glocken-Verlag Musikverlag, Büh- nenverlag und -vertrieb an Rechtsanwalt Dr. Rudolf S. betr. Beteiligungen Dr. Fritz Lôhner-Beda 13. 8. 1938. (Перечислены «Джудитта», «Страна улыбок», «Танец стрекоз», «Как чуден мир», «Звездочет» и «Фридерика»).

[8] ÖStA, AdR 06, VVSt 46713 fol. 13 Helli Ldhner dzt. Ischl Steinbruch 43 an die Vermôgensverkehrsstelle betr. Vorladung Fritz Lohner 11. 8. 1938.

[9] ÖStA, AdR 06, VVSt 46713 fol. 1 Rechtsanwalt Dr. Rudolf S. an die Vermögensverkehrsstelle betr. Vertretung Fritz Loehner 23. 7. 1938.

[10] ÖStA, AdR 06, VVSt 46713 fol. 3f. Fritz Loehner Dachau an Rudolf S. betr. Vermögensanmeldung 15. 7. 1938.

[11] Цит. по: Kaukoreit V. , Lunzer H. Erich Fried und Österreich. Bausteine zu einer Beziehung. Eine Ausstellung der Dokumentationsstelle für neuere österreichische Literatur und der Intemationalen Erich-Fried-Gesellschaft für Literatur und Sprache im Literaturhaus. Wien, 1992. S. 100-101.

[12] Речь идет о кафе «Bauemfeld» (Вена 9, Лихтенштейнштрассе 42): ÖStA, AdR 06, VVSt 7100 Statistik fol 73 f. Richard Knopfmacher an die Arisierungsstelle der Vermôgensverkehrsstelle im Ministerium für Wirtschaft und Arbeit 4. 7. 1939.

[13] CA HJP, AAV 438,1 unfol. «Arisierung» von Wohnungen im Zuge der antijüdischen Ausschreitungen vom 10. 11. 1938. Список поступивших сведений недатирован (ноябрь 1938 года).

[14] Bezirksgericht Josefstadt, Grundbuch Kat. gem. Neubau EZ 612 B und Bezirksgericht Innere Stadt, Grundbuch Kat. gem. Neubau EZ 612 Urkundensammlung TZ 14924/38: Kaufvertrag zwischen Gustav Herrmann, Helene Herrmann; Elisabeth Harta und der Firma Palmers, vertreten durch Hugo und Alexander Waldl 27. 8. 1938.

[15] ÖStA, AdR 06, VVSt 23693 unfol. Vermögensveränderungsanmeldung 14. 12. 1938.

[16] ÖStA, AdR 06, VVSt 11124 fol. 36 Erhebung der H5-Preisbehorde, Gruppe Entjudung von Liegenschaften bei der Gemeindeverwaltung des Reichsgaues Wien 21. 3. 1942.

[17] Bezirksgericht Innere Stadt, Grundbuch Kat. gem. LandstraBe EZ 1724 B Zl. 2.

[18] ÖStA, AdR 06, VVSt 11124 fol. 10 Abteilung Liegenschaften der Vermögensverkehrsstelle an Marie Figdor vom 9. 10. 1938.

[19] ÖStA, AdR 06, VVSt 11124 fol. 31 und 37. Муж утверждал, что состоит в партии еще с 1 июня 1933 года. Предпочтение «ветеранов» при распределении еврейского имущества было общеизвестно.

[20] Bezirksgericht Innere Stadt, Grundbuch Kat. gem. LandstraBe EZ 1724 B Zl. 4, 5 und 7.

[21] Bezirksgericht Innere Stadt, Grundbuch Kat. gem. LandstraBe EZ 1724 B Zl. 8.

[22] Bezirksgericht Innere Stadt. Grundbuch Kat. gem. LandstraBe EZ 1724 B Zl. 9 und 17.

[23] Bezirksgericht Innere Stadt. Grundbuch Kat. gem. LandstraBe EZ 1724 B Zl. 9 und 17.

[24] ÖStA, AdR 06, VVSt 45156 unfol. Abschrift Scheidungsurteil Landesgericht fur Zivilrechtssachen Abteilung 7 20. 10. 1938; Kaufgenehmigung Vermögensverkehrsstelle Abteilung Liegenschaften 16. 9. 1940.

[25] ÖStA, AdR 06, VVSt 65974 unfol. Durchschrift Vermögensveränderungsanmeldung Polizeiprasident Berlin 8. 12. 1938 der Vermögensverkehrsstelle; Bezirksgericht Dobling, Grundbuch Kat. gem. Ober- Dobling EZ 1355 B Zl. 4, 5, 6 und 7; WSLA, Grundbuch Kat. gem. Ober-Dobling EZ 1355 Urkundensammlung TZ 684/39 Namensanderungsverfügung 12. 12. 1938, TZ 1973/49 Trauschein 11. 9. 1946.

[26] Bezirksgericht Dobling, Grundbuch Kat. gem. Wahring EZ 2239 B und WSLA, Grundbuch Kat. gem. Wahring EZ 2239 Urkundensammlung TZ 1780/39 Kaufvertrag 21. 4. 1939.

[27] См. : Ackerl I. , Weissensteiner F. Österreichisches Personenlexikon der Ersten und Zweiten Republik. Wien, 1992. S. 472.

[28] ÖStA, AdR 06, VVSt 19410 (Louis Jacobi) und VVSt 40402 (Josefme Jacobi); WSLA, Meldearchiv: Louis Jacobi 28. 1. 1939 - 30. 8. 1942 Wien 18, Colloredogasse 10, vorher 18, Colloredogasse 14, 29. 8. 1942 bis 4. 6. 1943 2, Malzgasse 12/3/16 («Wohngemeinschaft»), dort gestorben am 4. 6. 1943, Josefme Jacobi bis 30. 9. 1942 wie Louis Jacobi, ab 29. 8. 1942 2, Malzgasse 12/3/16 («Wohngemeinschaft»), 8. 8. 1945 bis 1947 (ohne Abmeldung) 18, Colloredogasse 10/2.

[29] Rudin W. So hab ich's erlebt. S. 32.

.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на polit.ru