Недорого стоит та цивилизация, которая в состоянии только артикулировать проблемы, но не предлагать конкретные рецепты их решения. Одним из признаков сегодняшней варваризации общества стала тотальная неспособность экспертного сообщества - политиков, интеллектуалов, экономистов - выработать план действий.

Чтобы разорвать этот порочный круг, The Prime Russian Magazine попросил социального философа, профессора Высшей школы экономики, автора книг «Экономика символического обмена», «Манифест новой экономики. Вторая невидимая рука рынка», «Как нам стать договоропригодными» Александра Долгина написать манифест с конкретными рецептами перезагрузки: как изменить страну, оказавшуюся в цивилизационном кризисе.

Мы републикуем материал с разрешения автора и редакции издания.

Общество и страна переживают не лучшие времена. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на главную страницу «Яндекса»: для компании предновогодний день не стал поводом изменить своей вошедшей в норму выкладке, согласно которой четыре из пяти новостей - криминально-апокалиптического толка. Их стандартный набор выглядит примерно так1 : автокатастрофа, взятие с поличным, трагедия в больнице, а еще кто во время застолья выбросил ребенка из окна либо, как вариант, сиганул вниз сам, держа его на руках. К подобной ленте каждый приникает с опаской, не случилось ли какого несчастья, приближающего или отдаляющего большую встряску, в неизбежности которой все убеждены.

И сторонники, и противники текущей политики, и сведущие люди, и любители - все выдают оценки происходящему, делятся мыслями. Две дежурные забавы: муссировать вопрос «Кто виноват?» и смаковать красноречивые факты («Смотрите, какие негодяи нами правят!»). Малый процент экспертов идет дальше и задается вопросом «Что делать?», однако отвечает так, будто не существует ни политических табу, ни других ограничений. И уж совсем ничтожный процент говорит что чурается ставших общим местом воззваний вроде разделения властей, защиты частной собственности, отмены коррупции и т.  п. Но хотя этот последний мини-процент не высказывается в жанре «за все хорошее, против всего плохого», в его сообщениях на удивление мало сведений о том, «как сделать».

Имеет место подмена: в качестве ответа на вопрос «Что делать?» выдается резонерство по поводу того, что должно быть сделано. И такой псевдоответ принимается, хотя в нем не говорится ни как, ни в какой последовательности, ни с какими компромиссами. Вероятно, цели видятся настолько простыми в достижении, что никого не беспокоят конкретные шаги к ним, не пугает борьба с теми, кто хочет иного, не заботит то, как привлечь сторонников.

Я изложу свое видение того, каким путем двигаться и с чего начать процессы изменений в стране. Но прежде я хотел бы подчеркнуть, что никто не знает, как осуществляются общественные трансформации, - не только графоманы от политологии, а вообще никто. Никто в мире. Тем временем существуют специалисты по социальным изменениям, включая движения, перевороты, протесты, бунты и восстания. Они могли бы немного приподнять для нас завесу тайны над его сложностью и непредсказуемостью. В частности, они поведали бы нам следующее.

Теории бессильны объяснить, почему попытка улучшений имела успех в одной стране и закончилась ничем в другой. Все происходит не из каких единичных факторов, а благодаря их сложной непонятной конфигурации.

Смена властителей не означает смены формы правления, как не означает и исполнения требований, с которых все начиналось. Проще говоря, все может вернуться на круги своя.

Традиция связывать революции с отчаянием масс основывается на голословной гипотезе, на так называемом дешевом разговоре. Хотя ее нещадно эксплуатируют и журналисты, и аналитики, как правило, периоды обнищания и недовольства длятся годами и не выливаются в восстания.

Принципиальный вопрос - не то, почему люди восстают, а то, почему режимы иногда рушатся. Иными словами: не что делает сильными протесты, а что делает слабыми режимы. Согласно одной из наиболее правдоподобных точек зрения, источник шаткости содержится в конфликтах среди властвующих элит. Режимы теряют устойчивость, когда из войны или экономического кризиса элиты начинают враж­довать за доли в скудеющих доходах, за этим следуют разломы в большом социуме. Если действующие носители власти сильны и единодушны, им невозможно нанести поражение.

Революционные ситуации завязаны на появлении серьезного претендента на власть, которого не в состоянии устранить действующий лидер государства.

Смутьяны часто ошибаются в своих оценках слабости режима, это связано с недостатком имеющейся у них информации и с обобщением локальных случаев. Отсюда необходимость в измерении единства властвующих элит.

Протестующие - не самоубийцы, они не вступают в схватку, в которой не знают, как победить.

Кроме того, у них должен иметься план, что делать после захвата власти. Ключевая способность - инкорпорировать в новое государство силовиков старого режима, а также обратить себе на пользу культурный и человеческий капитал и создать новые общественные отношения.

Победивший режим может стабилизироваться за год, как в Иране (1979), а может - за 31 год, как во Вьетнаме после 1945 года (а бывало и дольше).

Часть пунктов приведены здесь просто для успокоения читателей, чтобы они не ощущали себя сидящими на пороховой бочке, а часть подводят к осознанию того, каким образом готовить лучшую жизнь прямо сейчас. Самое важное, на что я обратил бы внимание: нужна специальная подготовка общества к тому, что будет «после», иначе неизбежен откат.

Прежде чем выдвигать свои рецепты, я обрисую их общую направленность. Главный тезис: никакой из сценариев развития не будет устойчивым, если в стране не вызреют новые общественные отношения, основанные на немеркантильном сотрудничестве между людьми. Никакая власть, никакой прежний или новый «наездник», взгромоздившийся на «птицу-тройку» Русь, не излечит вмиг ее хронические болезни: человеческое безразличие, взаимное неуважение; установку на уравнительное распределение; агрессивную зависть; въевшуюся в подкорку готовность людей отдаться попечению властей; принципиальный отказ от ответственности за все, выходящее за пределы узкого круга близких, и т.  п. Общество, страдающее от перечисленных недугов, тяжело больнó, ему нужно избавляться от них загодя, иначе даже в случае победы она будет пирровой: все вернется на исходные позиции, как уже не раз было в нашей давней и новейшей истории.

Степень тяжести болезни общества может быть охарактеризована двумя метриками (в дополнение к известным экономическим показателям). Во-первых, дистанцией между тем, какие ценности люди исповедуют на словах, и тем, как они ведут себя на деле. Крайне желательно научиться измерять эту аномию2.

(понятие означает распад моральных норм; введено Эмилем Дюркгеймом). В данный момент можно на глазок, но не погрешив серьезно против истины, диагностировать наличие пропасти между ценностями и поведением. Следствием такого лицемерного шизофренического способа жития становится депрессивное состояние. Второй показатель - то, что я назвал бы социальным аналогом IQ. Зоопсихологи измеряют интеллект своих подопечных количеством логически связанных шагов, которые те способны совершить на пути к цели, например взять палку и дотянуться до еды. Обезьяны в этих экспериментах, говоря упрощенно, делятся на тех, кто способен самостоятельно разбить кокос, и тех, кто живет подаянием, не имея представления, как это сделать. Если применить данную методику к измерению нашей способности к коллективному действию, то, боюсь, результат будет не сильно лучше обезьяньего3.

В сравнении с аномией социальный IQ (или социальный разум) - это более доступный наблюдению индикатор деградации общества, и у нас его значение таково, что позволяет реализовать плюс-минус одноходовые решения. Продумать мы способны хоть на три, хоть на пять шагов вперед, исполнить - только простейшие схемы. Мы берем пьедесталы на международных олимпиадах среди школьников и студентов, но не в состоянии выстроить мост между промышленностью и высшим образованием. А без этого не может получиться стэнфордов и кремниевых долин. Без этого даже такая, в общем, полезная вещь, как ЕГЭ, не дает ожидаемого эффекта, поскольку не встраивается в законченный мотивационный цикл. Он обрывается на стыке учебы с работой - отсутствует ясная причинно-следственная связь между тем, насколько хорошо студент учится, и тем, сколько ему будут платить.

За редчайшими исключениями никакие многоходовые комбинации, предпринятые с целью что нашей жизни, не могут быть осуществлены при том состоянии гражданских компетенций, которое имеется в данный момент, - это наблюдаемый факт. По этой причине у нас терпят фиаско все попытки реформ - и национальных, и отраслевых. Диссонанс между интеллектом отдельно взятого соотечественника и коллективным разумом, на который наши люди способны в совместной деятельности, запредельный. Мы - словно варвары, которые в мужестве и силе не уступали римлянам, однако проигрывали в сражениях, потому что не держали строй.

Как должен измениться человек, какие чудесные превращения должны с ним произойти, чтобы он сделался полезным участником общественных отношений? Что побудит его покинуть обжитой эгоистический кокон и включиться в работу на общественной (читай: ничейной) территории? Считается, с русскими такое случается перед лицом большой опасности. А как быть в относительно мирной обстановке? Как пробудить интерес к общему делу у народа, который, по Жванецкому, «в драке не выручит, в войне победит»? В отсутствие мотивов к социальному действию ничего хорошего с обществом не произойдет. Но у нас нет соответствующих практик и механизмов порождения столь необходимых мотивов и ценностных установок.

Как везде и всюду, искомые механизмы разделяются на кнут и пряник. В качестве положительных стимулов нужно использовать престиж и общественное признание. О кнуте нам думать рано, разве что отдельных слов заслуживало бы общественное порицание. Казалось бы, с этим у нас полный порядок: порицание бьет и хлещет как из брандспойта. Только бьет оно все больше не по тем целям.

Я сосредоточусь на положительной мотивации. Признание, уважение, поклонение - мощнейшие побудители, действующие вровень с материальными. Но у нас нет этой культуры, люди не вкусили и не приняли ценностные установки этой игры. Общественное признание, триумфаторство - это невидимый столп общественного устройства, на нем в процветающих странах многое основано. Институционально поддержанный альтруизм рождает турнир, облагораживающий общество, поднимающий его на более высокую ступень. Почему у нас в стране мало примеров хороших поступков? Потому что за это не говорят спасибо. Общество плохо знает и слабо чествует своих героев, а в итоге само страдает от недохваленности. Слышим только: «Ты должен, давай, делись, спи спокойно». Хвалите человека, как свое дитя, - он горы свернет. В Чикаго на каждом втором квадратном дециметре городской территории - табличка: кто построил эту библиотеку, кто поставил скамейку, кто тут цветами украшает… Хорошие поступки поименованы. Мы охотно именуем павших героев. А как насчет живых? Мы обзавидуемся, не похвалим в глаза, никому о них не скажем.

Деколлективизация, уползание в раковину частной жизни - это никоим образом не черта национальной культуры, а рефлекс, выработанный в суровых условиях. Люди рацио­нально придерживаются стратегии неучастия, к этому их привели как собственный опыт бесплодных взаимодействий, так и опыт поколений4.

Как перебороть трудное наследие? Было бы совсем худо, если ли бы под наросшим панцирем отстраненности в людях не билась жилка взаимодействия. Люди истосковались по тому, чтобы быть полезными - и через это замеченными. В них еще цела потребность приносить добро. Чтобы дать ей выход, нужно привести в движение механизмы престижа и общественного признания - вот ключ к большой национальной стратегии.

Перейдем к конкретике. Я назову шаги, которые пробудят желание и разовьют умение действовать сообща.

Первым делом я бы настаивал на делегировании людям права самим платить свой подоходный налог. Нет лучшей школы гражданственности, чем финансовые договорные отношения индивидов с государством. В то же время нет лучшего воспитательного процесса для государства, потому что если за предоставляемый им сервис выкладывают свои кровные, то «спрашивают за качество». А если не платят или платят, но неосознанно и где там, с другой руки, то ни спроса, ни качества нет. Увы, идея собственноручно уплачиваемых налогов непроходная, она из разряда прекраснодушных, от которых я отмежевался в самом начале по причине ее несочетаемости с табу, оберегаемыми властью.

Но, может быть, имеются шансы зайти с другой стороны - и тоже с налоговой? Я вижу ненулевые перспективы в том, чтобы побороться за льготное обложение благотворительности. При кажущейся второстепенности этой линии она ведет к большим сдвигам. Хотя сегодня государство даже строительство школ обкладывает налогом (вовсе не со зла и не от маразма, таков бюрократический казус), но, в общем, оно может пойти на то, чтобы доверить меценатам самостоятельный выбор объектов попечения. Это поставило бы всю конструкцию благих дел с головы на ноги.

Смысл налогового поощрения благотворительности в том, что частным лицам разрешается вместо уплаты налогов тратить деньги на поддержку нонпрофитных сфер по их выбору. За этим стоит осознание того, что, во души. При этом мудрое государство мирится с утечками, финансовыми махинациями и уклонениями, для которых при такой схеме открывается некоторое пространство. Надо заметить, что на первых порах в США, где зародилась эта практика, обеление денег по каналам благотворительности было не последним мотивом заниматься ею. Однако со временем доброе содержание возобладало (процесс занял не месяц и не год, а десятилетия, и у властей хватило выдержки на столь долгий срок).

Здесь не место излагать теорию благотворительности. Заинтересованный читатель сумеет оценить потенциал, закупоренный в ней путем налогов, которыми отваживают меценатов. Для этого ему достаточно хотя бы бегло ознакомиться с историями легендарных Дьюка и Вандербильта, создавших моду основывать университеты, Карнеги и Рокфеллера с их школами, колледжами, библиотеками, музеями, основанными на частные деньги, Пибоди, открывшим первый благотворительный фонд. Российские купцы поддерживали театры, приюты, больницы, учебные заведения. Шанявский открыл университет в Москве, Бехтерев создал психоневрологический институт в Петербурге в 1907 году, Леденцов учредил один из первых и богатейших в мире фондов в Москве. Эти большие деятели сделали важное открытие: благотворительность - это самовознагражденная деятельность, приносящая счастье. Очень скоро для американского истеблишмента, не занятого благотворительностью, стало унизительным обнаружить свое отставание в открывшейся сфере соперничества, и они рьяно вступили в конкуренцию друг с другом за престиж. В дальнейшем случился переход от меценатства избранных к микропатронату. Произошла демократизация меценатства, оно стало привычкой, формой существования, удовольствием, способом самозанятости для широких масс.

Благотворительность ценна сама по себе, но мы говорим о ней потому, что порождаемый ею сопутствующий эффект едва ли не ценнее. Этот эффект заключается в тренировке способности к коллективному действию, движимому моральными, а не меркантильными соображениями. Денежный капитал на Западе нащупал способ обогатить себя капиталом социальным и символическим и тем самым преодолел себя, поднялся над собой. Там для человека произвести на свет какую пользу вне сферы его основного дела - и дело чести, и вопрос практической выгоды. Это поощряется, документируется и служит допуском к карьерному росту. Соискателя не возьмут в престижный университет, если он не предъявит портфолио заслуг.

Второй до сих пор не разыгранный козырь в борьбе за ответственного гражданина и за общество - это персональное попечение над средой обитания. Этот ресурс в буквальном смысле лежит под ногами: домовые подъезды, фасады, палисадники, дворы, лесопарки - все это ждет своего часа, когда обретет хозяина и приступит к его воспитанию. На виду и на слуху западные примеры того, как это работает и как на этом строятся соседские отношения и солидарность. У нас ответственность человека локализована внутри его обиталища. Все, что «за», оказывается персонально ничьим. Но коль скоро нам не дозволяется платить налоги, возможно, никто не воспрепятствует принятию ответственности за… состояние подъезда. Полагаю, не имеет смысла разжевывать формулы гордости, самоуважения, сопричастности, чувства родины, завязанных на опеку над территорией. Я думаю, одного движения за прибранный двор хватило бы на добрую половину национальной идеи.

Третий пласт возможностей связан с пробуждением профессиональных сообществ: учителей, врачей, инженеров, юристов, бойцов вневедомственной охраны и т.  д. Совместная работа легче идет на ниве профессиональных интересов и потребностей - хотя бы в силу того, что там они стоят острее и люди лучше подготовлены. Кроме того, в среде профессионалов циркулируют какие-никакие репутации. Профобъединения способны вытребовать себе права самоуправления и стать влиятельными в отношениях с госорганами. Сегодня их голос ничего не весит, и все, что остается, - пассивное сопротивление спущенным сверху инициативам. Однако история знает примеры, когда профессионалы умели заставить уважать себя, находясь в куда более трудном положении, чем наше нынешнее. Поразительно, но одному из таких документированных примеров - тысяча лет. Так, магрибские купцы, действовавшие в Средиземном море в XI веке, объединились в гильдию и угрозами тотального эмбарго приучили тогдашних властителей считаться с собой5.

Царь не мог вероломно изменить правила, например отменить льготы, потому что ни один из торговцев не продолжил бы поставки в обход гильдии. Такова была сила гильдии, основанная, среди прочего, на ценности репутации, ее вместе с бизнесом передавали детям и внукам по наследству. Трудно поверить в это, представляя тогдашнюю разобщенность, безумные по нынешним меркам риски и черепашьи коммуникации, препятствующие быстрым коллективным мерам в ответ на коварство правителей. Однако у купцов получилось.

Еще одна тренировочная база для сообществ - массовый спорт. В то время как спорт высоких достижений обрел своих меценатов (впрочем, преимущественно на уровне высшей лиги, а не на ранних этапах), любительский полон нереализованных возможностей. Они разнообразны и просты для обнаружения, так что не станем тратить время на подробности. Надо понимать, что спортивная элита - последняя из отечественных элит, которая не переосознала и не раскрыла себя как социальная сила. Зато и не скомпрометировала. А ведь в представителях этой сферы - спортсменах, тренерах, судьях, менеджерах, комментаторах, продюсерах, чиновниках, журналистах - сокрыт громадный социальный капитал, не говоря об организационных и коммуникативных компетенциях именно того типа, который хорош в общественных делах. Только не надо утилизировать этих людей в спецпитомники в Госдуме. Сейчас этот капитал работает едва ли в треть силы. Карьера после спорта задается далеко не у всех, кто ее достоин. По ее завершении спортсмены пополняют ряды тех, кто столк­нулся с объективной незанятостью задолго до того, как это стало мировым трендом.

Этот тренд, связанный с исчезновением труда, выносит на обочину жизни множество людей в передовом автоматизируемом мире. Они исключаются из состава производительных сил и вследствие этого деградируют как личности. Поэтому открытие новых ниш и форм занятости было бы величайшим благом. Хотя бы в этом отношении отечеству повезло - перед нами непочатый край работы. Поле нерешенных социальных задач столь обширно, что может служить противовесом ресурсному проклятию, преследовавшему страну десятилетиями. В этом поле найдется занятие для всех, наверное, даже для состоятельных женщин, которым рынки занятости не предлагают почти ничего, что могло бы уложиться в те три-четыре часа присутственных обязанностей в день, которые они могут выкроить в своем расписании.

Я обозначил, на мой взгляд, лучшие поля приложения усилий. Итак, это:

институциональная поддержка благотворительности;

забота о территории;

профессиональные объединения;

массовый спорт.

Список открыт для пополнений, но весь он должен быть нанизан на генеральную ось, которую я готов обозначать бессчетное число раз: чтобы делать страну счастливее, нужно все завязать на социальный престиж, на формулы общественного признания. Эти формулы должны быть созданы и вживлены в ткань повседневности. Альтруизм должен быть вознагражден! На него должен быть предъявлен «платежеспособный» спрос, тогда возникнет предложение. А у нас даже самые естественные виды благотворительности (такие, как забота об обездоленных и немощных, о приютах для животных и людей) протекают довольно воздух нужен хороший всеохватный социальный турнир, чтобы вскрыть пропадающие втуне залежи человеческой энергии. Пока люди атомизированы, пока не сработал объединительный социальный химизм, общество не способно на свершения.

Разумеется, предстоит выстроить механизмы, продумать организационный (институциональный) дизайн для выбранных линий взаимодействия, просчитать конкретные шаги, в частности создать центры обучения коллективному действию, подготовить первых обучающих. Потребуются новые учреждения, инструменты и т.  п. Наиважнейшими из них мне представляются публичные репутации, в том числе оформленные в рейтинги. Сегодня благодаря информационным технологиям все утилитарные индустрии соревнуются в инвентаризации и каталогизации, в каждой из них выстраивается иерархия, налаживается потребительская навигация, и за счет этого рынки обретают новое качество. Тот же процесс должен пойти в отношении человеческого и социального капиталов. Если в индустриальной экономике мы подсчитываем машины, станки и оборудование, то в экономике знаний логично хотя бы организовать перепись носителей этих знаний. В экономике подсчитывают объемы производства, а мы разве имеем представление о габаритах общественного сектора? Что вообще мы знаем о профессиональном, о социальном, о человеческом и культурном капиталах? Каким количеством этого богатства обладает страна?

Профессионализм стал исчезающим товаром, редкостью, хорошего работника не сыскать днем с огнем. На каждом шагу человека подстерегают риски напороться на неверный диагноз, на зашоренного педагога, на юриста, который «себе на уме»… Из этого следует столько необязательного, ничем не оправданного человеческого горя, столько искусственно созданного спроса на благотворительность! Но социального умения не хватает даже на то, чтобы соорудить простейший заслон - ввести, например, черные списки (как это сделали банкиры для своих нужд). Людям жизненно важно иметь простой способ узнавать, кто хороший врач, кто дельный инженер, кто прирожденный адвокат, а не действовать методом проб и ошибок и не проводить всякий раз крупномасштабную поисковую операцию. Общеизвестный ответ на эту потребность - институты профессиональных репутаций, то есть рейтинги, индексы репутации, бренды, конкурсы, гильдии, звания, профессиональные премии, каталоги профессионалов с указанием, как в профессиональном спорте, первой десятки, первой сотни, тысячи… Все это должно быть создано и работать как защита от отрицательной селекции, поразившей профессии. А пока в стране такой примитивный уклад по части человеческого капитала, что даже нет ни одного агентства по подбору кадров в нонпрофитной сфере - как его нет и для науки, и для большинства гуманитарных профессий.

Если предпринять то, что предложено выше, то довольно скоро в обществе начнутся улучшающие процессы. В противном случае надеждам на самоуправление, на девертикализацию, на гражданские права не суждено сбыться. Неправильно мыслить будущее в терминах скачка прямиком «в дамки» - это маниловщина. Если новая власть не подготовится к консолидации общества, а общество - к новой власти, если будут те же проблемы по части лояльности граждан и несогласия платить налоги, откат неизбежен. Высокоорганизованное общество управляется снизу, а это немыслимо без наличия у низов элементарных навыков взаимодействия, навыков, которые необходимо развить заблаговременно. Высшая цель - конкурентный рынок, на котором за ресурсы (территорию, внимание, деньги) открыто и законно борются общественные группы интересов. Упрощенно это ситуация, когда спрос на общественные блага предъявляют не только велосипедисты, автомобилисты и экологи (сообщества, которые на слуху и имеют послужной список), а и все другие интересанты: цветоводы, спортсмены, ученики и их родители, благотворители, активисты городского самоуправления… Движение по этому пути - решающее условие развития страны. Какой бы политической траекторией ни прокладывало себе дорогу будущее, мирно или через потрясения, но разобщенные недееспособные низы вернут все в исходную точку. Тогда встанет вопрос о народе и правителе - кто из них кого заслужил?

Сколько времени займет предложенная перезагрузка национальной культуры? Не думаю, что процесс будет до невозможности долог. Да, у нас отсутствует история успеха в таких делах, и отсюда миф, что ментальные изменения длятся вечность. На самом деле сегодня не нужно библейских сроков для перерождения. Сдвиги в общественном сознании могут происходить стремительно, нужно лишь переставить соответствующий тумблер в правильное положение. Наш собственный опыт трех десятилетий не оставляет сомнений в том, что это возможно. Какие- и отношения в обществе переменятся к лучшему, а с ними и страна.

Примечания

1 Вот, для примера, как выглядит первая страница «Яндекса» в минуту, когда я пишу эти строки.

24 января, воскресенье 16:47
1. Таксист сбил гаишника и скинул его с эстакады ТТК
2. На юге Таиланда нашли возможный обломок пропавшего в 2014 году Boeing
3. Ришар отказался выступать в Крыму из давления со стороны Украины
4. Шарапова вышла в четвертьфинал AustralianOpen с личным рекордом
5. На юге Москвы ограбили двух женщин на 2,5 миллиона рублей

2 Роберт Кинг Мертон связал ее с несоответствием между задаваемыми культурой целями и доступностью средств их достижения.

3 Лично во мне пробуждается сентиментальность, когда я представляю зрелую 45 человеческим меркам) обезьянью самку, которая терпеливо ждет, когда ее молодой отпрыск препарирует для нее орех, и никак не уразумеет, как у него это получается. Этой сценке нужен свой Гоген.

4 Схожую природу имеет известный в экономической психологии феномен рационального неведения, когда человек сознательно отказывается от полезной информации, зная, что не сумеет ее обработать и употребить себе во благо.

5 Грейф А. Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли. М. : Издательский дом Высшей школы экономики, 2013.

.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на polit.ru