«Самый верный способ угодить русскому — это попросить его перевести одно или два стихотворения Пушкина или Лермонтова».

155 лет назад, в ночь с 5 на 6 декабря 1870 года, во французском городке Пюи близ Дьепа произошло событие, которое мало кто заметил. Было просто не до того — Франко-прусская война 1870-1871 гг. как раз в тот момент шла к роковой для французов развязке. Париж был блокирован, французская армия терпела поражение за поражением. Именно в таких печальных для его страны декорациях умирал Александр Дюма (отец).Впрочем, потом всё сложилось так, как и полагается. Война закончилась. А вот Александр Дюма остался. И, похоже, навсегда. Потому что автор «Графа Монте-Кристо», «Королевы Марго» и «Трёх мушкетёров» окончательно умереть не может. Во всяком случае, в России — Дюма с нашей страной связывает многое. Равно как и наоборот.Известна история о том, как его, росшего в эпоху Наполеоновских войн, пугали «страшными русскими казаками». А когда казаки в 1814 году заняли местечко Виллер-Котре, Дюма, которому исполнилось 12 лет, своими глазами увидел, что не такие уж они и страшные. Ещё более известна история с романом «Учитель фехтования». Во Франции его не очень ценят. А вот у нас — наоборот, поскольку речь там идёт об истории любви декабриста Ивана Анненкова и Полины Гебль. К тому же это было первое произведение Дюма, запрещённое в России. Причём на высшем уровне — запрет наложил сам император Николай I. Что сослужило, скорее, хорошую службу. Произведения Дюма были у нас и без того популярны — его пьесы ставили в Петербурге максимум на месяц-два позже парижских премьер. Но после императорского запрета популярность Дюма просто зашкаливала. Правда, современниками он воспринимался как слишком лёгкий, чуть ли не бульварный писатель. Дмитрий Менделеев, любивший его романы, подтрунивал над некоторыми слишком уж высокодуховными соотечественниками: «Терпеть не могу этих психологических анализов... Вот у нас убьют человека, и два тома мучений, а здесь на одной странице убьют шестерых, и никого не жалко! Спокойно и уснуть можно. Много убийств, самоубийств, всё хорошо кончается, люблю такие романы...»А вот сам Дюма любил другие романы. И выше прочих ставил «Героя нашего времени» Михаила Лермонтова. Между прочим, даже выше произведений соотечественников, что французам, мягко говоря, не свойственно: «Лермонтов — это ум, равный по силе и размаху Альфреду де Мюссе... В прозе его сходство с Альфредом де Мюссе ещё более разительно. "Печорин, или Герой нашего времени" — родной брат "Сына века", только, на мой взгляд, лучше построен и имеет более прочную основу. Ему суждена более долгая жизнь». В 1855 году, в своём журнале «Мушкетёр», Дюма публикует роман Лермонтова, переведённый на французский язык, и особо отмечает, что счастлив познакомить соотечественников с «гениальным человеком». Обратите внимание на личное мужество Дюма. В 1855 году вовсю идёт Крымская война, в которой Россия и Франция — враги. Обычай «отмены культуры» был характерен для Европы ещё тогда, так что Дюма серьёзно рискует своей репутацией. И всё же не боится идти против течения.А в 1858 году Дюма приезжает в Россию, чтобы совершить свой знаменитый вояж, который длился восемь с половиной месяцев. У нас его интересовало всё, а потом и всё остальное тоже — от устройства кроватей и блюд русской кухни до грандиозных исторических фигур русской истории. Своими соображениями обо всём этом писатель делится на страницах своего французского журнала «Монте-Кристо» практически в режиме реального времени.И вот тут впору хвататься за голову. В принципе, Дюма настроен в отношении России очень даже благожелательно. Но по какой-то загадочной причине местами он слеп, как крот. А местами — напротив, демонстрирует удивительное понимание России. Ну вот, скажем, его пассаж о ночном отдыхе: «С тех пор как я нахожусь в России, я в глаза не видел матраца. Кровать здесь — совершенно неизвестный предмет обстановки, и я видел кровати только в те дни, вернее — ночи, которые проводил с французами...» Если бы Дюма приходилось ночевать в крестьянских избах, то вопросов нет — русские мужики спали либо на полатях, либо на сундуках и лавках. Но, во-первых, у зажиточных мужиков имелись перины, которые всё же мягче матраца. А во-вторых, перед Дюма распахивались двери самых богатых, аристократических домов, где кровати вполне себе были, может даже и получше французских. Кстати, это замечание о кроватях написано в Казани. До того Дюма гостил у своих русских друзей в Петербурге и в Москве. Адреса прекрасно известны — за писателем был на всякий случай установлен негласный полицейский контроль. И что же, ни в петербургском доме графа Григория Кушелева-Безбородко, ни в московском особняке князя Владимира Голицына не нашлось нормальной кровати? Извините, но это из серии «красиво не соврать — истории не рассказать».Зато его рассуждения о русской истории верны и беспристрастны — у Дюма впору поучиться тем, кто считает, например, Ивана Грозного всего лишь параноиком и садистом: «С его именем связано историческое величие и народное почитание. Ведь именно в его царствование поляки были отбиты, татары побеждены, перед русскими впервые замаячила их великая судьба; и, собранные воедино его тиранической рукой, организованные его деспотизмом, они ощутили свою зарождающуюся силу».Ровно то же самое Дюма демонстрирует и в таком, казалось бы, важном для него моменте, как русская культура. Конкретно — литература. Вот как Дюма описывает общение с офицерами Егерского полка, который квартировал в Калязине: «Сколько у тебя бутылок шампанского, мажордом? Сто двадцать, ваше благородие! Что поделаешь! Это немного, но как-нибудь обойдемся. Давай сюда свои сто двадцать бутылок... И мы отчалили под звуки труб и хлопанье взлетающих пробок шампанского. Нужно видеть, как русские пьют шампанское!» На первый взгляд — описание классического разгула. Не хватает только цыганского хора и медведей. Но не тут-то было. Шестидесятилетний Дюма утомился от шумного общения и прибегнул к хитрому приёму, заявив, что ему вот прямо сейчас необходимо обдумать перевод стихотворения Лермонтова. Тут же воцарилась благоговейная тишина. Собственно, Дюма и отмечает: «Самый верный способ угодить русскому — это попросить его перевести одно или два стихотворения Пушкина или Лермонтова». Всё верно. Лермонтов или Пушкин для русского важнее шампанского...Тем удивительнее пассаж Дюма о русском искусстве, вернее, о его сложном пути:«Художники в России умирают молодыми; можно подумать, что древо искусства ещё не окрепло настолько, чтобы вырастить зрелые плоды. Пушкин был убит на дуэли в сорок восемь лет; Лермонтов был убит на дуэли в сорок четыре года; романист Гоголь умер в сорок семь лет. Живописец Иванов умер в сорок девять лет. Музыкант Глинка в пятьдесят...»Собственно, таков весь автор «Трёх мушкетёров» — взгляд у него верный, точный, справедливый. А в детали лучше не всматриваться. То ли он спешил, то ли врал просто от полноты чувств, когда восхищённый рыбак рискует вывихнуть себе руки, показывая, какую рыбу ему посчастливилось добыть...

Подробнее читайте на aif.ru