фото показано с vz.ru

Вести себя так, будто Сталин есть, когда Сталина давно нет, это так сладко. И нужна самая малость: заявить, что оппонент не просто выражает свое мнение он именно доносит. 25 июня 2014 года я была на заседании Московской предметной комиссии по литературе.

Это было мероприятие, посвященное неожиданному спаду успехов московских школьников на ЕГЭ по литературе, а я всего за месяц до того стала редактором приложения «Словесник» в Литературной газете.

На том заседании отлично выступила учитель знаменитой 57-й школы Надежда Ароновна Шапиро. Она сказала: если к детям на ЕГЭ сейчас предъявляются строгие требования то и проверяющие должны предъявлять к себе строгие требования.

Я была с этим полностью согласна. Когда все действо завершилось, я подошла к ней на улице и сказала:

Надежда Ароновна, здравствуйте. Я из приложения Литературной газеты «Словесник». . .

Она прервала меня:

Ой, нет-нет-нет. . .

И ушла.

Я была в недоумении. Я последовала за ней и продолжила:

Мне очень понравилось, как вы говорили о том, что если к детям предъявляются строгие требования, то справедливо требовать того же от проверяющих. . . Не могли бы вы написать для нас. . .

И на это она ответила:

Я один раз написала для «Словесника», и мои друзья сказали мне: что ты сделала, это ведь «Литературная газета», это ведь такой ужас, мы теперь не сможем тебя прочитать!

Меня как обухом по голове ударили. Я не могла представить, чтобы я сказала своему другу, если бы его позвали, например, на неуважаемый мною Первый канал, что теперь не смогу его посмотреть. И я выдавила из себя только одно:

А вам не кажется, что это некрасиво?

И она ответила:

Ой, нет, я потом поняла, что они были правы, я почитала какие-то две заметки из вашей газеты, и это был ужас.

Вести себя так, будто Сталин есть, когда Сталина давно нет, это так сладко (фото: РИА «Новости»)

И она заспешила прочь от меня по Комсомольскому проспекту. А я еще долго стояла там и, не выдержав разочарования, заплакала.

Конечно, это было очень глупо: мне к тому времени уже стукнул тридцатник, и я уже прочла «Красные бокалы» Сарнова я все это в теории знала: возьмемся за руки, друзья, узкий круг, рукопожатность, хорошие лица Я просто еще никогда не видела это вот так близко не в книге, не в интернете в реальной жизни.

Вот уже тридцать лет, как мы живем в государстве, где есть свобода слова. Любой, желающий сказать, может сказать не в одном СМИ, так в другом. Мы дожили уже и до того, что начались поползновения ограничивать свободу слова. Правда и то, что по охвату аудитории СМИ далеко не равновесны, и это важно. Но давайте говорить откровенно: как мы использовали эти тридцать лет?

Разве мы стали лучше слышать и понимать друг друга а для чего еще может быть нужна свобода слова? Для эксгибиционизма?

Нет. Нет. Все тот же узкий круг, тот же котел единомышленников, в котором варятся, «обмениваясь мнениями», все одни и те же. И на том московском заседании тоже была она тотальная неготовность московских учителей-словесников услышать друг друга, над которой воспарил торжествующий глава департамента образования Исаак Калина.

Но есть одна волна, которая жадно выхватывается из чужого эфира.

Это сладкое слово донос.

Если на мое слово «донесли» значит, его опасаются, а это значит, что мое существование как человека, произносящего слова, имеет смысл. И это тем более прекрасно, что на деле я ничем особенным не рискую.

Я уже писала об этом: вести себя так, будто Сталин есть, когда Сталина давно нет, это так сладко.

И нужна самая малость: заявить, что оппонент не просто выражает свое мнение он именно «доносит».

В концентрированном виде идею доноса как ответа недавно выразила Ирина Лукьянова в «Новой газете». В этой окрошке примеров того, что, по ее мнению, является доносом, есть и моя статья «Жизнь после литературы».

Лукьянова пишет:

«В прошлом году я забанила в «Фейсбуке» одну журналистку, которая постоянно искала повода обвинить меня в русофобии; журналистка продолжала пристально следить за тем, что пишу я и некоторые мои коллеги, и наконец на основании своего анализа наших записей в соцсетях печатно обвинила «продвинутых московских словесников» в слишком большом интересе к делу Надежды Савченко при полном равнодушии к ситуации с русским языком в национальных республиках. Почему не к вымиранию редких видов, не к голоду в Африке, не к в войне в Сирии, не к чему-нибудь другому?»

К сожалению, в одном этом маленьком абзаце намешано очень много вранья, включая ошибку в трех единственных закавыченных словах.

Начать с того, что Лукьянова забанила меня в «Фейсбуке» не в прошлом, а в 2013 году. В ее ленте я к этому времени появилась второй раз, и в тот последний раз речь шла о Гоголе.

Можно ли сказать о том разговоре, что я «искала повода обвинить в русофобии», честно говоря, я не помню конкретных формулировок. Уверена, что не помнит их и Лукьянова, просто надо же было что-то придумать.

Почему Лукьянова поняла, что она лично имеет отношение к моей статье, ведь в статье не было ее фамилии? Поняла она это только потому, что одна из дружественных ей коллег пришла ко мне в фейсбучную ленту и несколько раз попросила конкретизировать. Уступая ее настояниям, я конкретизировала. Такой вот получился донос.

Кстати, коллега уверила, что сама никого не банит, но тут же повела речь про «древнейшую профессию» и тоже меня забанила. Но мы отвлеклись.

Захар Прилепин, с которым Лукьянова по неразумению своему связала мое выступление (не имея понятия, что с Захаром мы спорили несравненно больше и ожесточеннее, чем с нею), написал ей ответ в том духе, что речь вовсе не о «равнодушии к ситуации с русским языком в национальных республиках», а об убийствах, которые производит ВСУ в Донбассе.

Захар, спасибо, но это неверно.

Я писала репортажи из Крыма, Луганска, Донецка, Киева. Я по-прежнему считаю нерешенную проблему Донбасса самой больной, какая прямо сейчас есть у России.

Но в тот конкретный мартовский день я написала не о ВСУ, а именно то, что написала: о равнодушии московских прогрессивных (правда, я уже не очень понимаю, что это такое) словесников к преподаванию русского языка в республиках, где проживают «титульные» национальности.

Не к голоду в Африке, Ирина Лукьянова, и не к войне в Сирии а к русскому языку в нерусских республиках. Отчего-то мне казалось, что эта проблема должна интересовать московских словесников. Реакция учителя словесности Лукьяновой, поставившей эту проблему в один ряд с Африкой, показала: нет, не должна.

Где-то это реакция понятна.

Но так получилось, что, будучи сама родом из Татарии, я хожу на собрания, где преподаватели филфаков из, условно, «нацреспублик» снова и снова рассказывают о своих затруднениях. И о том, как исчезающе мало помогает им федеральный центр.

Так, на майском съезде Общества русской словесности я слушала Татьяну Петровну Млечко, ректора Славянского университета Республики Молдова о том, в частности, как мало желающих приехать к ним из России преподавать русский язык.

Да ну, скажете вы. Это ж Молдавия не Россия. Какое нам дело до русского языка в Молдавии, правда? Быть может, вы не скажете.

Но снова и снова, бывая на круглых столах, я слышу, как московские филологи объясняют проседание позиций русского языка в бывших советских республиках «естественным течением вещей», в которое и вмешиваться-то грешно.

На том же съезде было тревожное выступление преподавателя из Северо-Кавказского федерального университета, которое ушло в проброс, потонуло в десятках других. Потом до меня дошли вести об упразднении бюджетной магистратуры по русской филологии в Казани

Это все «естественное течение вещей»?

Нет, это то самое течение вещей, при котором Украина и Молдавия стали не Россией. Это то течение вещей, при котором возникли Приднестровье и Донбасс. Так бывает, когда становится слишком поздно.

Мы, формулирующие люди, живем в пору, когда у нас все вроде бы есть. Нас не хватают за слова нам за них даже платят гонорары. Иногда нас, правда, смещают с должности и отказывают от места но в столице, где много возможностей, и это пока что выносимо. Так жить, прямо скажем, скушновато.

Можно подумать, что в твоих словах нет никакого смысла: вот один сказал, что хотел, другой, пятый, десятый А как же самиздат на папиросной бумаге, и дрожащие пальцы, и листки под матрасом, и опасливый шепот на ушко? Ничего этого нет. Всем просто плевать.

А отвечать оппоненту по существу, слушать оппонента, не друга из своего круга, а такого, неприятного человечка это трудно.

И вот тогда если доноса нет его надо придумать.

Теги:

общество, идеология, ценности, учителя

Закладки:.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на vz.ru