фото показано с swissinfo.ch

Энгельберг или «Ангельская гора»: монастырь, наверное, нужно размещать в местности только с таким названием. Для нас он сделал исключение и позволил заглянуть за его мощные стены, овеянные многовековой историей.

Как живет швейцарский монах в такой обители? Мы спросили об этом у патера Андри, начальника детского школы-интерната при монастыре.

Однажды в теплый летний день, мы с мужем и детьми гуляли по пастбищам и лесам над городком Энгельберг, швейцарским курортом, в котором все приспособлено для альпинистов, горнолыжников и сноубордистов. Это была обычная воскресная семейная прогулка, без малейшего намека на приключения. Но как только мы спустились в поселок, над нами, как наложенные друг на друга черно-белые негативы, встали тучи и под раскаты грома стеной хлынул дождь. Как раз в этот момент мы оказались перед монастырскими воротами. Двери были открыты, мы взлетели по ступеням, тишина обители резанула слух, вдруг послышались шаги и скрежет металла, и перед нами вырос черный человек с массивной связкой ключей.  

Он открыл церковь, чтобы мы могли в ней переждать непогоду: гремел гром, Христос беспомощно свисал на кресте, золотом сверкала отделка храма. Разговорившись с монахом, мы узнали, что при монастыре есть школа-интернат. Вот туда наш старший сын и поехал жить и учиться, когда закончил шестой класс. Аттестат зрелости монастырской школы признан в Швейцарии и Европе и ничем не отличается от того, что выдают государственные гимназии. Специализация — языки, физика, математика. Имеет ли значение вера? Нет. Учащиеся могут быть протестантами, русскими православными, буддистами или атеистами, важно другое — с уважением относиться к христианству и соблюдать традиции школы, которая сто пятьдесят лет назад выросла из монастырских стен.  

К традициям относятся утренняя и вечерняя молитва, молитва перед едой, присутствие на воскресной и праздничной службе. И час в неделю — урок религии. И еще одна особенность: обучение стоит относительно недорого, потому что тут преподают учителя — монахи, а они работают безвозмездно. С одним из них, учителем религии и начальником интерната патером Андри, я встретилась, чтобы поговорить об удивительном и очень необычном в наше время образе жизни — монашестве в послушании, целомудрии, нестяжательстве.   

Андри — это ваше духовное имя?

И духовное, и мирское. В 60-ые годы был Второй Ватиканский собор, и с тех пор католическая церковь стала более открытая современному миру, и теперь монахи вправе оставлять свои имена.

Разве принятие монашеского пострига — не начало новой жизни?

Конечно же, и на это указывает хабит — монашеское облачение. Но я не стал новым христианином, я остался в той вере, в которую меня крестили родители, назвав этим именем. И родители, кстати, сказали, что я навсегда останусь для них Андри и они не будут обращаться ко мне по-другому.

Отношения с семьей поддерживаете, как прежде?

Стараюсь, хотя родители и братья живут в разных кантонах, и мы нечасто встречаемся.

Насколько свободны монахи?

Конечно, у меня есть определенная свобода. Но мы живем как большая семья, у всех есть свои обязанности, взять хотя бы совместную молитву. Мы начинаем молиться утром в четверть шестого и заканчиваем в восемь, встречаясь пять раз в течение дня. Молитва — это важнейшая часть нашего монашеского служения во благо общества и мира, и чтобы она состоялась в праздничной форме, с органной музыкой, мы не можем покидать аббатство, когда нам заблагорассудится.

Значит, у монахов есть отпуск?

Шестнадцать дней в году.

И вы можете поехать, куда захочется?

Теоретически — да, практически — не совсем. Мы получаем из монастырской казны на эти шестнадцать дней семьсот франков. Если я еду к родителям в кантон Граубюнден, то это довольно много, потому что мне нужно заплатить только дорожные расходы. Но для путешествий за границу этой суммы недостаточно. Как-то учитель латыни и греческого из нашей школы при монастыре попросил меня вместе с ним сопровождать наших гимназистов в Грецию. Я спросил аббата, и он обещал оплатить мне расходы.

Чего больше всего не хватает из мирской жизни?

Жизнь среди мужчин четырех поколений — это по-своему испытание. Это может быть интересно и взаимно плодотворно, но это общность людей, не выбиравших друг друга. Еще мне не хватает эстетики повседневности: хотелось бы жить в своей квартире, самому ее обставить, приглашать друзей, накрывать стол. Раньше я любил готовить, а теперь мне только надо записать в книжку дату и количество гостей, и в четверть первого в трапезной будет стоять обед. Это, конечно, удобно, но это не то же самое.

По вашему облачению можно отличить вас от монахов других орденов?

Хабит у бенедиктинцев черный. Вот смотрите, внизу у меня туника, а сверху — это называется скапулир (патер Андри снимает через голову узкую накидку с пришитым к ней капюшоном и разрезами по бокам). Капюшоны есть у всех монашеских орденов. Кстати, к монахам иногда ошибочно причисляют и капуцинов (капуцины — носящие капюшоны — А. Т. ), но они возникли намного позже бенедиктинцев, и совсем по-другому понимают служение. «Нищенствующие» ордена (францисканцы, доминиканцы) шли в мир и помогали бедным, обучали их, занимались духовной работой, обосновываясь в городах, стараясь почувствовать пульс времени. Но их каждые несколько лет переводили в другой монастырь. Бенедиктинцы же основывали свои аббатства в уединенных местах, например, знаменитый монастырь в Санкт-Галлене строился в дремучем лесу, также, как и Айнзидельн, а потом рядом с обителью начинали селиться. Так возникали поселки и города, так возник и Энгельберг.

Настоящие монахи пожизненно работают и молятся за теми монастырскими стенами, куда они вступили послушниками. Мы придаем stabilitas loci (неизменности места) очень большое значение, и мне гарантировано, что меня не переведут в другое аббатство. Хотя мы связаны с другими бенедиктинскими монастырями в союз и поддерживаем друг друга, монастыри очень автономны. Я зовусь монахом Энгельберга и останусь здесь навсегда!

Монахам нельзя ходить без хабита на людях?

В уставе указано, что я должен носить его в монастыре, когда я преподаю в школе или на любых официальных мероприятиях. Когда я даю интервью на радио и телевидении, я надеваю облачение. Когда я в отпуске, занимаюсь спортом или грязной работой, например, помогаю в монастырском саду, я его снимаю.

Вы живете на горнолыжном курорте. На лыжах катаетесь?

После того, как я принял постриг, я шесть лет учился за границей и в Швейцарии, было не до этого. Два года назад опять встал на лыжи и получаю от этого огромное удовольствие. Когда у школьников выходные, я катаюсь вместе с ними, но, конечно, в лыжных штанах и куртке. Я им как-то пообещал: если начну осваивать сноуборд, первый раз прокачусь в хабите.

Монахи любят гулять в горах?

Очень! Среди моих собратьев даже есть настоящие альпинисты, они ходят на четырехтысячники. Еще до принятия монашеского сана я прошел знаменитый путь паломников Св. Якова. И в Энгельберг я попал своим ходом. Вышел из родительского дома на востоке Швейцарии и пять дней шел, постепенно, шаг за шагом отдаляясь от моего прошлого и приближаясь к Альпам и моей новой родине.

По происхождению я ретороманец, родился в Энгадине, и имя у меня тоже энгадинское и, конечно, горы для меня очень много значат, поэтому мне так хорошо здесь. Мне кажется, что горы в Энгельберге почти более видные, характерные, чем в Энгадине, хотя мы еще не находимся собственно в Альпах, а скорее в предальпийском регионе. Случается, что весной, когда на равнине уже появляются листья и распускаются первые бутоны, мне не хватает тепла: хочется посидеть на улице и погреться на солнышке. Весна здесь поздняя и молниеносная. Только закончится зима, а через несколько дней уже наступает лето и очень быстро становится жарко. Иногда мне не хватает постепенной смены времен года, чтобы успеть насладиться каждым сезоном. Иногда кажется, что горы подступают здесь слишком близко, и было бы здорово жить на возвышенности, чтобы открывался вид на простор или на горы.

Ведь жить среди гор и смотреть на них издалека — это совсем разные вещи. Но жизнь в горах дает одно очень важное чувство — чувство защищенности.

Вы были духовником в гимназии при монастыре. Сталкивались с домашним насилием?

Был случай сексуального насилия — не у нас в монастыре, в семье. Вообще-то домашнее насилие, по моему опыту, случается намного чаще, чем принято думать, и больше всего от него страдают женщины (хотя случается, и мужчины тоже). Мне кажется, что человек должен быть защищен от любого вида насилия законом, будь то в семье, в школе или на работе. Важно, чтобы были консультации, куда можно обратиться, оставаясь анонимным, за первой помощью. Напряженность в семье, ссоры — все эти проблемы решаются мирным путем. Этому можно научиться, используя, например, метод ненасильственного общения, разработанный Маршаллом Розенбергом, или принципы Томаса Гордона.

Что беспокоит современных подростков?

Они обращались с абсолютно любыми проблемами — неуспеваемость в школе, развод родителей, конфликт в классе. Бывало, украдут что-нибудь в поселке, а потом им становится стыдно. Иногда приходили влюбленные девушки (я сам удивляюсь, что они обращаются ко мне!) и спрашивали, принимать ли им противозачаточные таблетки.

И вы никогда больше не можете выйти из монашества? А что, если влюбитесь?

Это было бы нарушением клятвы и очень болезненным расставанием, но меня никто не будет держать насильно. Кто знает, может, через двадцать лет произойдет что-нибудь, что разрушит мою любовь, и я не захочу здесь остаться? Это как с браком. Когда люди женятся, они хотят быть друг с другом до конца своих дней, делить радости и невзгоды, но жизнь складывается по-разному. Я в монастыре девятнадцать лет, и за эти годы уже случалось, разумеется, что возникали чувства, но я всегда знал, как с этим справляться. Влюбленность проходила довольно быстро и легко.

Поделитесь опытом.

Я ценю взаимную симпатию, дружбу, взаимопонимание, но я должен ясно осознавать, где проходят границы отношений, в том числе сексуальных, чего я хочу и к чему стремлюсь. А я знаю наверняка, что хочу быть монахом.

Как получилось, что вы стали монахом?

Я работал учителем начальной школы, мне нравилось, но хотелось чего-то большего. Подумывал пойти в университет, я тогда интересовался психологией, философией, педагогикой, теологией. Мог бы пойти в консерваторию: я играю на фортепьяно и люблю петь. Это был сложный выбор, и я решил уединиться, чтобы разрешить эти вопросы. Тогда и возникла идея поехать в монастырь. В Энгельберге есть небольшая монастырская гостиница, странноприимный дом. Там останавливаются люди, когда им хочется побыть наедине с собой. Совсем разные люди — верующие, супружеские пары, банкиры с синдромом нервного истощения, на две недели приезжал как-то один писатель. Я провел здесь четыре дня и влюбился: в это место, образ жизни и почувствовал, что я и это место. . . что у нас есть какая-то особая связь. Мне было двадцать два, у меня к тому времени сменилось несколько подруг, и я хорошо знал это чувство. Я сильно влюбился: все произошло нежданно, нежеланно. Мы называем это призванием.

Свыше?

Да.

И был какой-нибудь голос или видение?

Нет, сначала это было чисто на интуитивном уровне, но потом начался полуторалетний процесс, во время которого я много размышлял, беседовал, ходил к психологу.

Почему к психологу?

Я всегда знал, что моя жизнь может быть полноценной, только если она будет по волей Божьей. Но я хотел быть уверенным в том, что я не парю в облаках и не пытаюсь бежать от чего-то. Хотел принять продуманное решение, за которое я мог бы нести ответственность. Я чувствовал огромное внутреннее напряжение и понял, что мне не будет покоя, пока я не попробую себя в монашестве. И когда я это понял, напряжение немного отпустило.

Постриг проходит поэтапно. Год я жил в монастыре, нося светскую одежду, не будучи причисленным к ордену, это называется кандидатура. Потом я стал новициатом и провел в послушничестве еще один год, очень насыщенный, посвященный служению Богу и проверки — правильный ли путь я выбрал. Только после этого я дал монашеский обет, сначала — временный, и меня приняли в Бенедиктинский орден на три года. И только, когда этот срок истек, я дал вечный обет монашества.

Мне помогло и сняло с меня часть ответственности то, что решать должен был не только я. Братья провели анонимное голосование и приняли меня. Кстати, бенедиктинским монастыри очень демократичны, например, настоятель — выборная должность.

Монашеский обет — это не только обет целомудрия, но и отказ от собственности. У вас совсем ничего нет, никакого имущества?

В отличие от других орденов, у бенедиктинцев даже нет карманных денег. Когда я получу наследство от родителей, я не имею права отказаться от него в пользу моих двух братьев и обязан передать его монастырю. Университеты Цюриха и Фрибура прислали ко мне на обучение практикантов и довольно хорошо платят за кураторство, зарплату за меня получает монастырь. Зато у меня есть письменная гарантия, что аббатство до конца моих дней берет расходы на мое содержание, мне не надо заботиться, например, о страховках, это тоже здорово.

Раз вы полностью обеспечены, вас не беспокоят всемирный финансовый кризис и скачки курса на валютных рынках?

Монастырь — крупнейший работодатель в Энгельберге, на нас работает 120 человек. Мы в чем-то тоже предприятие: у нас есть прачечная, лесничество, слесарная мастерская, сыроварня, нам принадлежат гостиницы, так что на нас тоже отражаются изменения в мировой экономике.

Говорят, что в Швейцарии нет безработицы среди молодежи именно потому, что большинство еще в подростковом возрасте получает профессию. Расскажите, пожалуйста, про дуальное образование.

После окончания обязательного, среднего образования, можно получить профессию. Работа на предприятиях (ученичество) дополняется обучением в государственных школах, где преподаются и общеобразовательные предметы, и предметы по специальности. Те, кто хочет продолжать образование, могут получить профессиональный аттестат (Berufsmatura) и после этого им открыт путь в институт. Так что есть много разных возможностей, даже для тех, кто не пошел в гимназию. Немало людей получают аттестат для взрослых. У нас в Швейцарии очень хорошо продумана система образования. Наша модель вызывает большой интерес за границей.

Вам сорок три года, и вы один из самых молодых монахов в аббатстве, это бросается в глаза на фоне старичков-собратьев.

Да, это проблема: монахи не могут сами обеспечить себе потомство. Наверное, главное, что мы можем сделать — это жить аутентично и быть убежденными в этом образе жизни, необычным в наше время. Возможно, придут те, кому захочется продолжать девятисотлетнюю историю аббатства Энгельберг. Ведь в детстве или юности я не мог бы и подумать о том, что стану монахом и долгое время не мог себе представить, что может быть что-то прекраснее, чем жениться и иметь семью, детей. Знаете, я очень люблю жить. . .

В каком смысле?

Существует мнение, что монахи — это такие аскеты. Конечно, покой и созерцание мне важны, но я очень люблю жизнь, каждый момент! Я заметил, что, несмотря на простоту быта и многие ограничения, хотя бы даже материальные, за годы жизни в Энгельберге моя жизнь стала еще более интенсивной. Я познаю себя во всей полноте жизни, со всеми ее противоречиями и чувствую, насколько это благотворно. Я в пути. Я приближаюсь к самому себе. К состоянию счастья. Мне нравится быть монахом!

Будет ли монашество существовать лет через пятьдесят или сто?

В этом я абсолютно убежден! Монашество существует и в других мировых религиях — буддизме, исламской мистике, индуизме. Возможно, оно несколько изменит формы. . . Бенедиктинцы писали историю европейской культуры: наука, образование, искусство вышли из монастырей! Только Бенедиктинский орден существует почти полторы тысячи лет! И будет существовать!

.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на swissinfo.ch