С момента трагических октябрьских событий 1993 года прошло уже более двадцати лет, а память о них жива. Вместе с воспоминаниями бывшего депутата Съезда народных депутатов и Госдумы Юрия Нестерова публикуем рассказ тогда кандидат химических наук, старшего научного сотрудника, а ныне доктора химических наук, зав.

лабораторией Института ядерных исследований РАН Бориса Жуйкова о том, что он делал в те осенние дни. Запись была им сделана 6 октября 1993 г.

Я приехал домой с дачи в Москву в воскресенье вечером и услышал о случившемся по телевизору. Комментаторы говорили очень осторожно. Решил всё выяснить сам - поехал к Белому дому, благо живу неподалеку. Было часов восемь вечера.

Я думал, что так просто туда не попасть, но оказалось, что от метро «Баррикадная» к Белому дому мог пройти кто угодно. На площади Свободной России - митинг, не очень большой, тысячи две. Милиции нигде видно. Колючая проволока раскидана, какие-то парни отламывают от нее куски. «На сувениры?» - спросил я, но они лишь загадочно усмехнулись. Кругом - публика разная, есть и интеллигентного вида люди, но в основном - иной контингент: мат стоит сплошной. Многие возбуждены, в «поддатом» состоянии.

Как всегда на подобных митингах, которые я видел в последнее время, попадаются молодые ребята со свастикой на рукаве. Небольшая часть молодежи отлично организована, осуществляют контроль у турникетов. Впрочем, при желании там пройти может каждый. Некоторые вооружены, но далеко не все. Я замечаю очень хорошо сделанные заточки из арматуры, даже с резиновыми ручками. Но вообще все жалуются, что мало оружия, надо бы больше.

В какой-то момент подъезжает несколько машин скорой помощи. Люди радуются: «Молодцы ребята, что привели машины». Врачи в кабинах глядят безучастно. В две машины загружают раненых, и они уезжают. В толпе возмущаются, вспоминая, как ОМОН стрелял в людей. Говорят, что в Останкино прямо палили в толпу, когда та пошла «брать эфир». Я не выдержал и спросил, а стоило вообще «брать». На меня дико посмотрели: «Ты что, только что родился или француз?». Я совершенно не понял, причем здесь Франция. Лишь позднее мне объяснили, что «французы» - это евреи. Однако я не стал там выяснять все эти детали: было видно, что ребята на этот раз на дискуссию не настроены.

Вернулся домой с гнетущим чувством. Когда отключили почти все каналы телевидения, и в особенности после выступления Гайдара, понял: дело плохо. Ладно. Сунул в сумку краюху хлеба, взял фонарик, оделся потеплее и поехал к Моссовету на метро.

Проезд оказался совершенно свободным. Мне попались лишь два милиционера у платформы метро. Наверху из милиции - никого: приходи и захватывай всё, что хочешь. Но на Тверской гражданского народа много. Все идут по направлению к Моссовету. Там митинг - раза в три больше, чем у Белого дома. Человек у памятника призывает записываться в отряды. В сторонке нашел колонны людей, стал в строй. Неразбериха полная. Несколько раз предлагают строиться, разобраться по четыре, повернуться, подвинуться то направо, то налево. В общем, народ не военный.

Наконец, кое-как разобрались. Призывают разбиться на отделения по 8 человек, выделить командиров. Я был в армии один месяц после университета. Рядом со мной симпатичный парень Андрей говорит, что был в армии три года - назначаем его командиром отделения.

Наш отряд под номером 2 (10-20 отделений) отправляют на защиту Центрального телеграфа, другой отряд идет на защиту радиостанции «Эхо Москвы». Идем строем быстро, иногда переходим на бег. Все спокойны, шутят. В строю недалеко от нас - красивая девушка. Публика вокруг разная, но в основном - типичные «интели». Большинство уже поучаствовали в деле в августе 1991 года, но некоторые, как и я, тогда были в отъезде.

Подходим к телеграфу. Шутим: «Этот телеграф никому даром не нужен, но те ребята догматики: если написано - вокзалы, почту телеграф, так и пойдут ведь брать». Становимся у телеграфа полукольцом. Выламываем какие-то доски на стройке неподалеку. Такое оружие бесполезно против автоматов, но от заточек ими можно защищаться. Когда шел сюда, был не то что страх, но какое-то неприятное чувство, готовность к худшему. Сейчас и я, и все остальные совершенно спокойны.

Откуда-то взялся мальчишка, тоже хочет сражаться, прихватил с собой дубинку. Спрашиваем, сколько лет, откуда. Говорит, 10 лет, с Коломенской. Родителям сказал, что пошел погулять. Гоним этого Гавроша, пока метро не закрылось - всякое может случиться.

Новый приказ: строить баррикаду. Надо перегородить Тверскую, чтобы прикрыть доступ к Моссовету со стороны Манежной площади. А то оттуда проезд совершенно свободный. Нашим отрядом командует молодой высокий парень в маскировочной одежде Ганжа (не уверен, что точно запомнил его имя). Как говорят ребята, он командовал и в августе 1991. Приказывает он как-то очень мягко, больше похоже на просьбы, а не на приказы. Ганжа говорит, что строить баррикаду надо серьезную, и не из досок, которыми мы размахиваем. Если надо - брать автомобили.

Автомобили мы все-таки не берем. Рядом платная стоянка, машины там уж больно хорошие. В дело идут какие-то трубы, турникеты, которые скрепляются ромбом с помощью цепей, киоски в виде банки кока-колы, киоск от платной стоянки. Сторожа, как и отдельные появляющиеся милиционеры, не возражают - мы здесь хозяева. Наше отделение освоило технологию использования бетонных клумб: ставим на-попа и катим. Ребята из другого отделения лихо таскают автомобилем «Нива» деревянные клумбы с елочками. В общем, получилась ничего такая баррикада - против танка или БТРа конечно не устоит, но грузовик на котором могут приехать те парни, в баррикаде, пожалуй, завязнет.

Андрей куда-то исчезает, так что за командира отделения остаюсь я. Дисциплина слабая, но народ сознательный, знает, зачем пришел и чем это может кончиться. Возраст - от 25 до 50 лет, но в основном 30-40. Время от времени появляются машины и колонны людей. Тогда звучит команда приготовиться и отойти за баррикаду. Иногда проходит информация, что боевики движутся на машинах в нашу сторону. Но, слава богу, пока ничего серьезного.

У баррикады появляются разные машины: долго разъезжает автофургон «Хлеб», подлетает красный жигуленок с разбитым задним стеклом. Полупьяные парни из жигуленка заводят странные речи, спрашивая, что мы тут делаем, не пойти ли нам домой спать. После того, как один из них еще и помочился на нашу баррикаду, им решительно велено убираться. У нас в руках дубины и железяки. Те ребята быстро сматываются.

Позднее Ганжа сказал, что это был жигуленок «красных», и зря мы его не задержали. С этого момента проверяем все подъезжающие машины. Другие отделения проверяют чердаки окрестных домов. Подозрительных надо отводить в штаб. Жаль, конечно, что мы не поймали тех из жигуленка, но я думаю, что лазутчикам было полезно узнать, что теперь влегкую им не пройти.

Плохо только, что у нас нет оружия. В Моссовете этот вопрос, как говорит Ганжа, решается. Они считают, что опасно выдавать оружие гражданским лицам. Но у нас многие служили, да и могли бы прислать хоть пяток автоматчиков для прикрытия. (Вопрос решался до утра, решился, наконец, положительно - выдавать оружие под расписку по паспортам, и тут же отпал сам собой). Впрочем, внутри здания телеграфа мелькают фигуры вооруженных милиционеров в бронежилетах, но они не высовываются, и не известно еще, чью сторону они займут при заварушке.

Милиция проезжает мимо нашей баррикады на автобусах на охрану своего родного министерства на улице Огарева. Нас поддерживать она не собирается. Мы останавливаем эту колонну автобусов и ведем благожелательные переговоры с офицером. Автобусы наполнены молоденькими курсантами из школы милиции, многие вооружены автоматами и в бронежилетах. Водители гражданские, но рядом с водителем сидит милиционер с автоматом наизготовку. Пока идут переговоры, водитель третьего в колонне автобуса неожиданно выворачивает и газует прямо на нашу толпу, за ним - еще один автобус. Ребята чудом выскакивают из-под колес, их просто давили. Рванул автобус - и застрял в баррикаде.

Мгновенно у этого автобуса выбиты боковые и лобовое стекла, в него брошена бутылка с бензином и выстрелили ракетницей. Я поражен: наши ребята, не смотря ни на какие автоматы, не колебались ни секунды. Милиционеры очень перепуганы, офицер бросается убеждать нас, что это сдали нервы у водителя, его заменят, накажут, а вообще они за нас, за Президента и т. д. Потом подошел Ганжа и сказал, что с милицией надо поосторожнее: она держит нейтралитет, причем дружественный. Впрочем, мы не убеждены, что они также не дружественны и к другой стороне. Так или иначе, то, что мы здесь стоим, решительно настроены, нас много - должно произвести впечатление и на милицию с ее министерством, и на лазутчиков.

Жжем костры, греемся. С площади Моссовета время от времени доносятся радостные крики. У нас особых оснований радоваться нет. Доходит информация, что войска идут к нам на помощь - Тульская, Рязанская дивизии, дивизия им. Дзержинского. Но час за часом они все идут и идут, а их всё нет и нет. Потом проходит еще информация: войска остановились у кольцевой автодороги, воевать с народом не хотят. При этом отказываются идти младшие и средние офицеры. Ну что ж, будем ждать, когда этот самый «народ» придет нас убивать из автоматов.

Первая половина ночи - не очень радостная. Еще раньше я сходил в сторону Манежной, чтобы купить хлеба, однако цены у бабусь оказались такие, что много не купишь. Более опытные ребята захватили термосы, но этого мало на всех. Шутим: «На следующий переворот прихватим горячего побольше». Но вот из окрестных домов появляются тетеньки с термосами и бутербродами. Подъезжает кооператор на «Жигулях», привез несколько ящиков пива и сока. Говорит: «Берите ребята, если коммунисты придут, у нас совсем ничего не будет». Сок мы взяли, а пиво - нет, пьяных у себя не держим.

Мы - так называемые «организованные». Время от времени всякая «неорганизованная» публика, в том числе пьяные, подходят к баррикаде. Уводим их по-хорошему. Но некоторых упорных и агрессивно настроенных буквально уносят. При этом они особо не протестуют, быстро улавливают суть. Подошли двое: «Демократы, где здесь водку раздают?» - послали их. Подходил еще доброжелатель, предлагал раскурочить ларек из-под кока-колы с нашей баррикады - мы гоним и его.

Предрассветный час самый трудный, народу на баррикаде остается немного. Это знает и противник, мы ждем его на рассвете. Но на рассвете слышится стрельба со стороны Белого дома. Сначала не уверены, в какую сторону стреляют. Потом, когда ухают пушки, начинаем понимать, что армия наконец-то определилась и атакует Белый дом. Жалости к мятежникам нет никакой, все понимают: чем быстрее и решительнее их подавят, тем меньше будет крови. Боимся только, что главные виновники опять отвертятся, одна надежда - погибнут в перестрелке.

Проходит время, у баррикады снова начинает появляться народ, стало повеселее. Привезли картошку в мешках, печем её на костре. Потом подвозят еще еду и раздают её с грузовика. Еда заморская, мы такой не едали - консервы всякие, упакованные деликатесы - правда, немного.

Подошедшие ребята рассказывают, что видели ночью на Арбате. Идут четверо солдат, навстречу - четверо с той стороны, тоже вооруженные, и начинают солдат материть. Солдаты немедленно открывают стрельбу и убивают одного на месте, трое других убегают. Это жестоко, это законы войны. Не знаю, смог бы я так?

Часам к десяти появляются трейлеры и усиливают нашу баррикаду, перегораживая улицу. Но чувствуется уже, что дело повернулось, армия и милиция заработали, главная опасность миновала. Разговор идет уже веселее и не на темы путча. Среди нас оказываются люди, сведущие и в искусстве, и в науке, и в теологии - в общем, как у Стругацких в повести «Хищные вещи века». Ганжа просит постоять еще немного. Некоторые из наших уже «приняли» из того, что принесли «неорганизованные» прохожие. Начинаем расходиться. Записал телефоны ребят из нашего отделения, если что - быстро соберемся.

Домой возвращаюсь пешком через Новый Арбат, Смоленскую площадь. На подходе к Белому дому у улицы Чайковского все перегорожено военными машинами, милиция уверенно посвистывает на прохожих. На Бородинском мосту - очень много народа, пришли посмотреть. Идут, стоят, весело переговариваются. Толпы как на празднике, какой-то другой масштаб, на баррикадах нас было гораздо меньше.

Белый дом обхожу стороной. Там работают профессионалы, причем с двух сторон. Я там не нужен, рисковать своей жизнью без толку нет никакого желания.

P. S. У меня есть друг, лучший друг - человек, безусловно, умный, честный, искренний. Как я узнал позднее, он был в это время в Останкино, на другой стороне, в него стреляли. Я задаюсь вопросом, что было бы, если мы тогда встретились - «по разные стороны баррикад»?. . . Ну, во-первых, мы бы никогда друг в друга не стреляли, а потом - я уверен, мы бы договорились.

* * *

Егор Гайдар, выступление на радиостанции «Эхо Москвы» 6 марта 2008 г.

Е. ГАЙДАР: Если бы не люди, собравшиеся у Моссовета, несколько десятков тысяч человек…

Н. БОЛТЯНСКАЯ: По Вашему призыву.

Е. ГАЙДАР: По моему призыву, готовые взять оружие, которое там было. И в случае чего при необходимости… Ну, понимаете, за Ельцина в Москве было 80% населения. Ясно, что у нас больше. Т. е. если мы готовы сорганизоваться, мы их задавим в любом варианте, без вопросов. Вот тогда выяснилось, что мы не собираемся повторять опыт 17 года…

Н. БОЛТЯНСКАЯ: Ошибки 17-го года.

Е. ГАЙДАР: Да. Что мы не покоряемся насилию, а просто возьмем, соберемся и их задавим. После этого армия начала действовать, только после этого. Если Вы посмотрите записки времени, Вы увидите, в какой степени отношение москвичей влияло на всё, что делает армия. Как только армия думает, что там стотысячная демонстрация идет на поддержку Верховного Совета, они получают команду зачехлить автоматы и прекратить стрельбу. Как только выясняется, что речь идет о людях, которые готовы поддержать их действия против этого набора фашистов, штаб квартирой которых стал Белый дом, они расчехляют автоматы - так давайте, лучше уж мы это сделаем, а не гражданский люд.

* * *

Эти воспоминания были написаны 22 года назад. Позднее Борис Жуйков выставил их в «Живом журнале», и там была дискуссия, выдержки из которой смотрите ниже.

Вопрос: А что вы защищали на Тверской 3-4 октября 1993 года?

Ответ Бориса Жуйкова: Первое. Мы защищали свою страну от фашизма. С противоположной стороны фашистами были далеко не все, но для меня было достаточно, что они там были. Я не зря сначала ходил к Белому дому.

Только давайте договоримся о терминологии. У нас зачастую фашистами называют тех, от рук которых вольно или невольно погибли люди, любых, кто применил силу, политических противников, или даже тех, кто просто не нравится. В моем понимании фашизм есть крайний национализм + диктатура. Никто не знает точно, что бы произошло, если бы победили путчисты. Но я пошел на баррикады потому, что считал (и сейчас считаю), что опасность быстрого скатывания страны к националистической диктатуре была тогда очень серьезной.

Второе. Мы защищали наш ШАНС на демократическое и свободное развитие. Эта возможность была использована плохо. Но все понимали, что это в данных условиях - это был всего лишь шанс. Особой эйфории на самом деле ни у кого не было. Среди нас никто не говорил о победе. Скорее, мы не дали победить тем, с другой стороны. А они ни в коем случае не должны были победить.

Третье. А если совсем просто и, может быть, понятно для многих людей: мы защищаливозможность для себя, своих детей, своих сограждан - слышать все точки зрения (а не единственно правильную коммунистическую или патриотическую точку зрения), возможность не стоять часами в очередях - с талонами и без - за едой и шмотками, читать те книги, которые хотим читать, слушать и петь свои любимые песни, не получать разрешения первого отдела на пользование ксероксом и факсом, на разговоры с иностранцами (уж не знаю, застали ли вы это время, когда это жестко ограничивалось), защищали возможность ездить по миру, работать и жить там, где сами считаем нужным, наконец, возможность пользоваться в будущем Интернетом, Живым журналом, Фейсбуком и т. д. , и т. д.

Каждое из этих, казалось бы, естественных и вполне доступных сейчас моральных и материальных благ, безусловно, не стоит потраченных жизней. Но все в целом и именуется - свобода. Мы её получили, но только частично. Получили и много плохого. Особенно - потерю человеческих жизней во время путча. В этом виноваты власти и их силовые структуры, которые сначала напакостили, потом в страхе разбежались, о потом «оттянулись» всласть, истязая, унижая и убивая тех, кто к ним попался. Но более эффективным путем наша правящая элита действовать не умела, или же не пожелала действовать.

Комментарий: Уважаю Вас, и всех, кто тогда принял решение защищать то, что СВОЕ. Не уважаю политиков и организаторов, изворотливых, и не очень, хитрых, и прямых, как таран, что крутят уважаемыми людьми! Мне жаль, что такие люди поддаются на провокации, соглашаются быть "мясом", но ведь за это и уважаю, за сердце!

Ответ Б. Ж. : Мы вовсе не были «мясом». И я, и все, кто были тогда на баррикадах, делали свой выбор осознанно, исходя из своих убеждений, а вовсе не только «по зову сердца». Меньше всего нас волновали политики и их призывы. Выступление Гайдара было важным только с организаторской точки зрения, мы вышли на улицу не потому, что он позвал, а потому что сами были уверены, что без этого не обойтись. И были правы.

Комментарий: По поводу демократии. . . это тогда, когда закон рулит, не так ли? И именно благодаря тем событиям в 1993 году мы сейчас имеем то, что имеем… Тогда был заложен фундамент «беспредела», а опалубку под него сформировали в 91-м.

Ответ Б. Ж. : О демократии. Последовательная приверженность закону - такое поведение вполне обосновано при стабильных и развитых демократиях. Но вряд ли можно считать демократическим, например, строгое выполнение 57-й статьи Конституции СССР, согласно которой жестоко каралась критика советской власти. Или возьмите законы где-нибудь в Северной Корее. При радикальных изменениях (например, при революциях, свергающих откровенную тиранию), которые становятся необходимыми, потому что реформы не проводятся или не удаются, некоторые законы рушатся, и их строгое выполнение становится вообще невозможным, причем с обеих сторон. Что-то подобное было в 93-м.

Насчет того, что 1993 - причина последующего беспредела. Это расхожая точка зрения, но по уровню логики - не слишком глубокая. Если имеется последовательность событий, вовсе не значит, что обязательно одно вытекает из другого. «Радикальные демократы», которые наиболее решительно противостоявшие путчистам в 93-м, не считали силовое решение нормальным нормальным, они были, например, резко против войны в Чечне и против ограничения свобод.

Искушение все решать силовым путем - это, скорее, комплекс у спецслужбистов и некоторых военных: им проще решать проблемы так - запугивать, арестовывать, стрелять, убивать. . . Такие люди действовали С ОБЕИХ СТОРОН в 93-м, в Чечне и далее. Более того, мне кажется, что сейчас «оранжевая революция» вряд ли возможна в России по двум причинам: (1) «ящик» строго контролируется, от «гласности» - мало что осталось; (2) у выходцев из спец. служб теперь рука не дрогнет, чтобы защитить свою коррупционную политико-экономическую систему и свои привилегии.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на polit.ru