фото показано с polit.ru

Международные конфликты продолжают возникать, в том числе принимая форму войн, хотя некогда политикам представлялось, что в связи с появлением слишком разрушительного оружия войны на Земле закончатся.

Оружие продолжает совершенствоваться, но это не приводит к прекращению конфликтов.

Поговорить с «Полит. ру» о том, почему некогда казавшаяся весьма убедительной идея о скором прекращении войн (такие ожидания во многом были связаны со созданием, совершенствованием и распространением ядерного оружия) согласился Алексей Макаркин, первый вице-президент Центра политических технологий, главный редактор «Политком. ру».

«Представление о том, что войн больше не будет, относится к началу 1990-х годов, когда рухнула социалистическая система, советский лагерь. Тогда казалось, что есть лишь несколько стран, с которыми, может, надо разобраться, - стран, которые не вписываются в общий строй. А все остальные в той или иной степени (разной, конечно, никто не говорил, что прямо завтра у всех будет демократия) двинутся пусть разными темпами, но примерно в одну сторону. Двинутся, потому что «свобода лучше несвободы», как говорил, в частности, Дмитрий Анатольевич Медведев.

Д. Медведев с военнослужащими / kremlin. ru

Правда, уже тогда многие к теории о том, что демократия все побеждает, относились весьма сдержанно, но в целом что-то такое ожидалось. Здесь действовали определенные рациональные аргументы. Они сводились к тому, что людям стабильнее живется при понятных и демократичных правилах игры. И что страны демократии обладают большей «мягкой силой», например. Все это обсуждалось активно. Но дальше выяснилось несколько обстоятельств.

Есть такая формулировка: «Демократии с демократиями не воюют». Тут тоже есть свои исключения: есть, например, конфликты между странами, в которых президентов и парламенты регулярно выбирают (допустим, Перу и Эквадор). Но это какие-то старые территориальные конфликты, там не идут полноценные войны, а просто происходят какие-то перестрелки; они порой затухают на несколько десятилетий, потом возобновляются; да и к тому же это - Латинская Америка, особое дело. Словом, можно для себя найти объяснение того, почему иногда демократии стреляют друг в друга. Мол, это какие-то локальные события, не перерождающиеся в большие войны. То есть думали, что если на Земле будут одни демократии, то, может, и будут порой случаться какие-то отдельные недоразумения, связанные со старыми конфликтами, но не более того.

Что же получилось? Получилось, что, во-первых, экономический эффект от демократии не универсален. Где-то он велик, где-то - нет, причем во многих случаях эффект велик там, где есть какие-то другие факторы, кроме собственно регулярных всеобщих конкурентных выборов. Например, я думаю, что большую роль для стран Восточной Европы (которая очень хотела стать Центральной Европой) в 1990-е годы сыграл фактор Европейского союза. Там тоже было много разных соблазнов, и традиции там очень разные (далеко не всегда демократические, скорее - наоборот). Но желание быть в Европе, «вернуться в Европу», как они говорили, оказалось для элит этих стран сильнее, чем какие-либо другие амбиции. Оно было практически консенсусным. А если тебе хочется идти в Европу, ты должен хотя бы на время отложить какие-то территориальные споры. Если у тебя есть территориальные споры, тебя в Европу не возьмут.

Так что я бы не сказал, что проблемы полностью сняты - они время от времени проявляются. Но все это пришлось отложить, и сейчас в рамках Евросоюза нельзя поднять территориальный вопрос. Допустим, вопрос о Венгрии и Румынии, Германии и Чехии, Германии и Польше, Польше и Чехии. Эти конфликты пришлось если не забыть, то отложить на неопределенную перспективу - может, она настанет, а может, и нет. Равно как пришлось воздержаться от авторитарных действий. Тут тоже кое-что имело место: в Румынии, например, достаточно брутально шахтеры разбирались с оппозицией по просьбе новой власти в начале 1990-х. Но потом стало ясно, что если ты призываешь шахтеров на помощь, то ты в Европу попасть не можешь. Пришлось как-то меняться.

Однако получилось, что, с одной стороны, есть фактор так называемых «стран-изгоев». В свое время Джордж Буш-младший сказал, что есть Ирак, Иран и Северная Корея. Мол, если с этими тремя странами разберемся, то и будет ладно, все станет хорошо. Но в итоге «разобрались» только с Ираком. С военной точки зрения это было очень успешно: армия Саддама Хусейна была разгромлена в считанные недели. А дальше произошел не предсказывавшийся взрыв.

Ирак - страна с полным отсутствием опыта классической демократии и с разными конфессиями. И действия в ней привели к тому, что поменялась пирамида власти. Если раньше (что при королях, что при диктаторах) у власти стояли сунниты, община которых составляла 20% населения, то когда в Ирак пришли американцы и ввели демократию, «наверху» оказались шииты (которых в стране, условно говоря, 60%). Куда деваться суннитской элите, которая там привыкла править? Немалая часть офицеров распущенной армии пошла в ИГИЛ (группировка запрещена в РФ). Если бы не это, то ИГИЛ бы, наверно, было маленькой организацией, одной из многочисленных террористических группировок. А так они получили офицерский корпус. Потому что с суннитами стали вести себя фактически как с РСДРП в Германии в 1945 году.

Автомобиль с пулеметом / pixabay. com

Например, армия, где большинство офицерских должностей занимали сунниты, была распущена. Американцы как рассуждали? Мол, в 1945 году распустили нацистскую армию - и сейчас распускаем саддамовскую армию. Но то, что тут есть некоторые, мягко говоря, различия, от их понимания ушло. Все-таки в Германии не было суннитов и шиитов. А тут были, и достаточно большая община (Ирак-то - многомиллионная страна), не какой-то там узкий элитный слой, а большая община оказалась оскорблена, обижена и морально, и материально. И тогда офицеры-сунниты пошли в ИГИЛ.

Потому, конечно, американцы опомнились, начали договариваться с суннитами, пытаться привлечь их на свою сторону, выстраивать какие-то механизмы. Что-то из этого удалось, что-то - нет. Плюс когда американцы ушли, тогдашний шиитский премьер решил, что надо провести ревизию, что хватит договариваться с этими суннитами, они враги. К чему это привело, известно. Мосул был несколько лет под контролем ИГИЛа (его с такими трудностями выбивали из города!), ИГИЛ к Багдаду подходил. С этим при огромной американской поддержке смогли справиться, но проблема не ушла, сунниты до сих пор чувствуют себя ущемленными.

То есть выяснилось, что кое-где живут по другим правилам. Тем, где ценность идентичности, национальной, религиозной, важнее ценности свободы. Или, например, в условиях нелиберальной демократии возникает соблазн подавить какую-нибудь группу, которая раньше была у власти. Тогда меньшинство берет в руки автомат или что-то другое, посущественнее. Тоже проблема. Раньше такими проблемами славилась Африка, но она далеко и что там происходит, по сути, мало кому интересно. Мол, пусть сами разбираются.

Племенные войны в Африке / YouTube. com

Вот сейчас подобная ситуация возникла на Ближнем Востоке.

Или вот, допустим, «арабская весна». Там, где речь шла о том, что надо выгнать коррумпированного правителя, все прошло более или менее спокойно - как, например, в Тунисе. А вот там, где кроме коррумпированного правителя была еще и идеология, где был правящий слой, основанный на ней, там случилась война, как в Ливии. И там Каддафи не захотел уходить. Потому что не только он был реально очень богатым человеком (который очень серьезно отличался от того молодого капитана, что свергал короля), но и была идеология. Соответственно, началась гражданская война, которая по сути страну разнесла за полгода.

И отсутствие каких-либо демократических традиций тоже сказалось. Все-таки в Тунисе что-то было: какой-то парламент, что-то такое. В Ливии же - вообще ничего. Так что началась война: с одной стороны светские власти, с другой - умеренные исламисты, с третьей - радикалы. Плюс фактор составного государства: Ливию ведь в свое время составили из трех частей. В результате в стране сейчас два центра влияния: Триполи и Бенгази. В Триполи - одно правительство, в Бенгази - другая власть.

Дальше - Сирия. Там ситуация еще похлеще, чем в Ираке, потому что там была привелигированной роль алавитов, да и страна тоже сконструированная. У алавитов до 1936 года была своя территория, свое квазигосударство. И если там вводить демократию большинства, то будет обратная ситуация по сравнению с Ираком. В Ираке у шиитов большинство, а в Сирии - у суннитов. И что тогда будет с алавитской общиной, можно себе представить. Потому что если шииты суннитов все же считают за мусульман, пусть неправильных, но мусульман, то сунниты алавитов за мусульман вообще не считают. Они считают, что это - опасные еретики с очень закрытым учением.

Поэтому как Асаду уходить? Он не только авторитарный президент, но еще и глава алавитской общины. Свою семью он может поместить в самолет, как это некогда сделал свергнутый тунисский президент, но алависткую общину он вместе с собой забрать не сможет! Соответственно, война.

Житель Ирака / pixabay. com

И само шиитско-суннитское противостояние означает конфликт между Саудовской Аравией и Ираном. прямой войны между ними нет, но есть опосредованный конфликт. Та же Сирия, тот же Йемен - тоже люди воюют. Плюс в самом шиитском сообществе непростые отношения - оно не является сплоченным, единым. Это все тоже стимулирует противоречия и осложняет балансирование на грани, как это сейчас иногда с Катаром происходит», - сказал Алексей Макаркин.

Он также дал оценку причин, по которым конфликтные отношения с рядом западных стран возникли у России, и объяснил, в каких случаях сдерживающий эффект оружия массового поражения (в частности, ядерного) проявляется слабо или вовсе не проявляется.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на polit.ru