фото показано с aif.ru

Экономист Александр Аузан – об импортозамещении, перспективах роста и «синдроме Левши».

Пошёл второй год, как российская экономика живёт под жёсткими санкциями Запада. За счет чего она устояла и на какие вызовы ещё только предстоит дать ответ?Об этом aif.ru рассказал председатель Общественного совета при Минэкономразвития России, декан экономического факультета МГУ им. Ломоносова Александр Аузан. «Рынок заштопает любые дыры»Виталий Цепляев, aif.ru: Александр Александрович, все экономисты, обещавшие нам полный крах в 2022 году, оказались посрамлены. Худшее уже позади, можно выдохнуть?Александр Аузан: Год назад я тоже думал, что спад будет гораздо больше. И вообще мало кто из экономистов тогда полагал, что по итогам года мы потеряем меньше, чем 9-10% ВВП. Почему всё оказалось не так плохо? Потому что в целом российская экономика — хоть она и слабоконкурентная, сверхмонополизированная, в ней очень много государственного участия — она рыночная. А у рыночной экономики есть одно великое свойство: она всегда устанавливает равновесие (хотя бы и плохое — со снижением качества товаров и т.д.). Заштопает любые дыры. Что и произошло. Экономика живет, дышит. Но означает ли это, что можно дальше спать спокойно? Нет, не означает. — Почему?— Первая причина: мы потеряли приличную часть мозгов, компетенций вместе с людьми, покинувшими страну. И восстановить их быстро не получится. Человеческий капитал — это я как производитель утверждаю — делается не за год, не за два и не за пять. Такого уровня квалификации нарабатываются лет за 7-10. Поэтому нам придется как-то сохранять связь с теми, кто оказался в Казахстане, Армении, Турции, Израиле и т.д., удерживать их в нашей экономике. — Будут работать на удалёнке?— А почему бы и нет? Ковид показал, что на удаленке можно делать всё, кроме детей... К тому же я не думаю, что всех этих людей за рубежом расхватают как горячие пирожки. Да, где-то им были очень рады. Например, в Армении в 2022 г. ВВП вырос за год на 15% вместо 7% — благодаря тому, что туда дважды приехало по 100 тыс. русских. Но переварить всех релокантов чужие экономики не смогут. Там нет такого количества работы для них. В Европе и Америке в условиях начинающейся рецессии им тоже вряд ли найдется применение. Я уж не говорю о том, что стремительное внедрение искусственного интеллекта устраивает настоящий погром в тех же IT-компаниях. Искусственный интеллект уже способен писать коды лучше среднего программиста. И люди, считавшие, что они держат Бога за бороду, теперь рискуют остаться не у дел. Конечно, есть суперпрофессионалы, за которыми охотятся компании всего мира — американские, германские, китайские. Но это штучные специалисты. — Вы назвали одну причину того, почему российской экономике ни в коем случае нельзя расслабляться. А другая?— Вторая причина — санкционная война ещё не закончилась. Я бы сказал, что первый удар был нанесён плашмя, по всей экономике разом. И она его выдержала. Но сейчас наши оппоненты делают две вещи. Они бьют по отраслям, приносящим доход бюджету Российской Федерации (прежде всего, это нефть и газ) и по каналам, которые мы называем «параллельным импортом» — логистическим цепочкам, выстроенным через третьи страны. И когда своими вторичными санкциями Запад начнет выкручивать руки нашим тайваньским, китайским, армянским, казахстанским партнерам, нам придётся либо создавать эти цепочки заново, с другими партнерами, либо дороже платить за такое сотрудничество. А что касается бюджета — конечно, нам не хочется иметь ситуацию «пушки вместо масла». Но бюджетный ресурс в 2023 г. ограничен, он понадобится как минимум для трех приоритетных вещей: для военных расходов, для соцподдержки и для инфраструктурных проектов. Ведь что такое «разворот на Восток»? Птичка развернулась в воздухе и полетела в обратную сторону? Нет, в экономике всё не так просто. Нужно строить дороги, хабы, трубопроводы, которые будут нас с этим Востоком соединять. А это требует больших инвестиций. Чтобы не опустошить бюджет, нам придется создавать инструменты по привлечению в экономику «длинных» денег от граждан и бизнеса.Замечу, что денег у России сейчас много. Потому что бежавшие из неблагоприятных условий капиталы теперь все в России. Деньги, накопленные населением за прежние годы, тоже здесь — они не могут вложиться в иностранные активы через криптобиржи или как-нибудь еще. И чтобы эти деньги привлечь, нужно создавать инструменты, в которые согласятся вложиться граждане и бизнес, причем на долгий срок — на 10-20 лет. А люди пока готовы открывать в лучшем случае полугодовые депозиты в госбанках. Попытка построить такие институты для «длинных» денег уже была — называлась она «накопительная пенсионная система». К сожалению, мы потом своими руками её и демонтировали. Китай нам друг, но...— А те же китайцы не готовы вложиться в Россию? — Что значит вложиться? Они же не благотворительные фонды. Вкладываясь, они будут получать под контроль российские предприятия. К тому же китайцы очень любят связанные кредиты. Если дают деньги на какое-нибудь строительство, то при условии, что строить будут сами китайцы. А деньги потом отдавать будем мы. Не будем забывать и про вторичные санкции. Да, у России колоссально вырос оборот с Китаем за 2022 год. Насколько я помню, он теперь составляет примерно треть оборота Китая с США. Но если Китаю придется выбирать, от какого оборота он скорее откажется? Если это будет экономический, а не политический выбор, то ответ очевиден... В общем, припасть к китайскому источнику инвестиций мы можем, но это не панацея. А кроме того, не хотелось бы передозировки. Потому что риск попасть в не меньшую зависимость от Китая, чем до этого от Запада, он совершенно реальный.Подытоживая, скажу: перспективы в 2023 г. по ряду направлений у нас рискованные, и главные риски связаны с бюджетом. Но положение точно не безнадежное. — В 2024 году будет полегче? Или так далеко заглядывать сейчас не нужно?— Я-то считаю, что заглядывать нужно даже не в 2024-й, а в 2029-2030-е годы. Надо понимать, как мы будем жить в будущем. Ровно поэтому я так переживаю по поводу утечки человеческого капитала. Можно, конечно, радоваться, что после демарша Запада у нас не опустели магазинные полки и жить в общем-то можно. Но просто жить по принципу «не до жиру, быть бы живу» нам, гражданам великой державы, как-то не пристало... Есть и еще один момент, который важно учесть. Экономисты полагают, что скорее всего в этом году начнется мировая экономическая рецессия, прежде всего, в развитых странах. Коснется ли она только этих стран или всего мира, как было в 2008-2009 годах, неизвестно. Но если это будет так, если 2023-2024 годы окажутся годами не очень активной мировой экономики, то для нас это будет означать понижение цены на наши энергоресурсы. Которые, несмотря на все «нефтяные потолки» и прочие санкции, пока нас кормят.— И тогда экономический рост, которого нам добиться и без того нелегко, окажется вовсе недостижимым? — Горькая правда заключается в том, что наша постсоветская экономика первые 20 лет росла средним темпом 2% в год, а последние 10 лет — средним темпом 1% в год. А растёте вы на 1% в год или падаете на 2% — ощущения у вас будут примерно одинаковые. Так что проблема не в том, чтобы поменять минус на плюс в пределах статистической погрешности. Проблема в том, как добиться ощутимого роста. Будем ли со своими чипами?— А добиться импортозамещения продукции, значимой для этого роста, Россия может? Тех же чипов, например.— Нам безусловно нужен свой мегапроект в микроэлектронике. Ведь до сих пор даже те чипы, что мы разрабатывали, мы делали на Тайване. В этом смысле со времен Лескова мало что поменялось: блоху подковать можем, а вот наладить массовое стандартизированное производство чего-то сложного — увы... Можно ли чипы производить здесь, в России? Можно, хотя это и будет убыточно. Чипы, которые мы раньше брали на мировом рынке, стоят дешевле уже в силу его масштабов. А Россия — это всего 2% мирового рынка. Конечно, критически важные отрасли своими чипами мы обеспечить сможем, но они будут медленные и достаточно дорогие. Это реальность. Но так или иначе, этот шаг нужно совершить. — В целом импортозамещением мы занимались с 2014 года, но некоторые политики сегодня говорят о провале в этой сфере. Правы ли они? Ведь невооруженным глазом видно, что российских товаров на полках прибавилось.— Чем мы занимались с 2014 года? Мы старались увеличить степень локализации продукта. Вроде бы разумно: чем в большей степени тот или иной продукт наш, российский, тем меньше импортозависимость. Но допустим, благодаря всем нашим усилиям продукт стал импортозависимым всего на 2%, а на 98% он российского производства. И что? А ничего. В случае внезапного прекращения поставок вы этот продукт всё равно не можете выпускать. Потому что эти 2% — решающие, вы их ничем не сможете заменить. Сказанное относится, в первую очередь, к машиностроению. Может быть, нужна была другая стратегия импортозамещения. Например, надо было сказать: вот здесь и здесь мы даже не будем пытаться ничего «импортозаместить», а вот здесь и здесь — сделаем на 100% независимое от иностранных поставщиков производство, да еще и конкурентоспособное на мировом рынке. Все-таки в 2014-2015 годах у нас была скорее игра в импортозамещение, никто не воспринимал эту задачу как задачу выживания. Можно было просто переклеить шильдики... А теперь мы понимаем, что надо делать всерьёз. Нацеливаться на далекие горизонты — Как на экономику повлияла частичная мобилизация? — В разных регионах по-разному. Где-то прислушивались к бизнесу, который просил не выдергивать с производств особо ценных специалистов. Где-то военкоматы выполняли план без оглядки... Но в каком-то смысле мобилизация дала специфический импульс для экономики. Поскольку нужно усиленно производить вооружения, боеприпасы и т.д., многие предприятия оживились, там растут зарплаты. И это отчасти скомпенсировало уход иностранных инвесторов с машиностроительных предприятий — работники просто переходили оттуда в сектор ВПК. — Можно ли сказать, что российская экономика перешла на военные рельсы? — Это смотря что мы имеем в виду под «военными рельсами». — Видимо, это когда заводы работают в три смены, выпуская снаряды для армии.— Прошлым летом были приняты соответствующие поправки в законы: что нельзя отказаться от госзаказа, что должна быть организована многосменная работа и пр. На практике эти решения ещё не реализованы. Пока экономика работает по формуле «и пушки, и масло». В феврале министр экономического развития Максим Решетников здесь, на нашем факультете, выступал с отчетом перед общественным советом министерства. Рассказывал о том, как за минувший год удалось снизить издержки для бизнеса, подрезать административные барьеры и т.п. А по итогам обсуждения пришли к выводу: выполняя задачи по укреплению обороноспособности, мы всё же не должны свалиться в мобилизационную экономику. Это словосочетание звучит, может быть, звонко и гордо, но на самом деле это не очень хорошо ни для настоящего, ни для будущего России. Нам нужно продолжать развивать институты рыночной экономики, дополняя их проектами и инструментами, нацеленными на далёкие горизонты. Три четверти наших проблем берутся от того, что у нас слишком короткий взгляд. И я очень рассчитываю на то, что нам удастся в новых управленческих элитах, которые прорастают из сегодняшнего студенчества, развить и долгий взгляд, и умение вносить поправки в схемы, которые перестают работать. Потому что будущее России — очень сложный проект, в нем без договороспособности не обойтись. Где умники востребованы? — Раз уж заговорили о студентах — как они сегодня настроены, каким видят свое будущее? Что, по-вашему, нужно сделать, чтобы у какой-то части молодёжи не возникало желание отучиться и «свалить» куда-нибудь за границу?— Всё зависит от того, верит человек в будущее своей страны или нет. Я пытаюсь передать студентам ощущение, что у страны будущее есть. А чего у нее пока нет? Мы в течение ряда лет по многим исследованиям устойчиво занимали лидирующие места в мире по человеческому потенциалу, но не по качеству институтов. И эта история давняя. Еще Сперанский, вернувшись из Европы, говорил Александру I, что «у них установления, а у нас — люди лучше». Россия действительно обладает удивительным качеством: она, несмотря на неправильные образовательные политики, неудачные реформы, рождает и рождает высококачественный человеческий капитал. Но эти люди нередко не могут проявиться здесь. У нас сегодня люди с мозгами 21 века, а экономика века 20-го. Ей умники зачастую не нужны, от них одна головная боль. А где умники востребованы? Там, где есть глобальные, конкурентоспособные российские компании. Неважно даже, частные они или государственные: Росатом, «Яндекс», VK, «Лаборатория Касперского»... И они умников выглядывают, участвуют в их подготовке, в том числе здесь, на нашем факультете. И правильно делают, потому что иначе их может перехватить какой-нибудь глобальный конкурент.А возвращаясь к вашему вопросу.... Люди же едут не туда, где им платят больше денег. Это вранье. Много ли вы знаете людей, которые уехали работать в Китай? При том, что Китай предлагает очень хорошие деньги. Но массово не едут, и не только из-за культурной и языковой дистанции. Привлекательными для человека являются так называемые инклюзивные институты. То есть когда у тебя есть автономия, и ты можешь сам определять устройство своей жизни, влиять своими налогами на политику своего муниципалитета и государства. В Китае этого нет... Поэтому я скорее озабочен тем, как бы нам создать такую страну, которая бы притягивала людей. В которую граждане соседних стран ехали бы не от голода, а по другим мотивам. И в которую охотно возвращались бы свои граждане.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на aif.ru