Елена Топильская — женщина невероятной красоты, ума и находчивости. Как следователь она поймала самых кровожадных маньяков, убийц, насильников. А потом написала о них.

«Готовя своё первое обвинительное заключение в первый год работы в прокуратуре, я постаралась и вложила душу в описание преступления. А прокурор, прочитав его и явно представив, как это произведение будут оглашать в суде, деликатно спросил: "А можно менее художественно?"» — призналась aif.ru Елена Топильская, в недалёком прошлом следователь по особо важным делам при прокуратуре Санкт-Петербурга, а ныне писательница, автор 17 детективных романов и 100 серий «Тайн следствия». Кстати, в марте 2025 года начались съёмки 25-го сезона этого популярного сериала.Её можно назвать гордостью не только Санкт-Петербурга, но и мировой криминалистики. За плечами Елены Валентиновны сотни дел, которые она раскрыла. После окончания СПбГУ Елена Валентиновна работала в прокуратуре: начала с должности стажёра районной прокуратуры, а закончила следователем по особо важным делам при прокуратуре города. Книги Топильской легли в основу первых восьми сезонов сериала «Тайны следствия». В интервью aif.ru Елена Валентиновна рассказала, как ловила злодеев, находила с ними контакт и доказывала их вину.«Девочки, учите русский язык»Екатерина Скрижалина, aif.ru: — Как Вы стали следователем, а потом писателем?Елена Топильская: — У моих родителей было инженерное образование, и, как говорится, ничто не предвещало. Юристов в роду не было, так что в выборе профессии виновата любовь к чтению. Читать я научилась рано и осваивала семейную библиотеку по мере того, до какой полки могла дотянуться. На самой нижней полке располагалась Малая Советская энциклопедия, и я с удовольствием прочитала её от «а» до «я»; до сих пор могу назвать статьи, которыми начинаются и заканчиваются все 10 томов. Потом были Куприн, Чехов, Конан-Дойль, Агата Кристи, Лев Шейнин «Записки следователя» — и моё сочинение в 5 классе о том, что я хочу стать следователем. Родители за голову схватились... В 8 классе я подговорила подругу пойти в отделение милиции и спросить конкретно: а что нужно, чтобы стать следователем. Представьте, две пятнадцатилетние дылды приходят в дежурную часть с таким вопросом. Но нас никто не выгнал, наоборот, дежурный позвонил кому-то по внутреннему телефону и попросил принять двух девушек и ответить на вопрос. В кабинете среди кучи бумаг сидел усталый пожилой человек, хотя сейчас я понимаю, что ему было не больше 30 лет. Выслушав нас, он сказал: «Девочки, учите русский язык». Это был лучший профориентационный совет, который я слышала в своей жизни.Много раз я вспоминала правоту этого усталого следователя. Следователи и прокуроры пишут, наверное, больше профессиональных писателей, и умение излагать свои мысли на бумаге очень важно, да ещё и баланс надо найти между сухостью правовых формулировок и живостью человеческой речи. Готовя своё первое обвинительное заключение в первый год работы в прокуратуре, я постаралась и вложила душу в описание преступления, а прокурор, прочитав и явно представив, как это произведение будут оглашать в суде, деликатно спросил: «А можно менее художественно?» Но ведь в каждом расследованном уголовном деле за кадром оставались какие-то острые моменты, забавные, а порой страшные эпизоды, одиозные личности — описать их в протоколе было невозможно, а поделиться хотелось. Когда в моём профессиональном багаже накопилось достаточно интересных историй, как теперь сказали бы — в жанре «тру-крайм», я обнаружила, что вокруг меня все пишут книги: эксперты, оперативники... Андрей Кивинов уже прославился своим «Кошмаром на улице Стачек». Коллеги уговорили и меня. Моя первая книга называлась «Записки сумасшедшего следователя» и начиналась как набор следственных баек, но постепенно перетекала в серьёзный рассказ о расследовании первого дела в моей практике, когда я столкнулась с организованной преступностью. Это дело до сих пор отзывается болью в моей душе, но именно тогда я убедилась, что психологи не врут: написав на бумаге о том, что тебя мучает, легче с этим справиться.Проблема была в том, что издательства не хотели публицистики, они требовали художественной литературы, не документальных, а вымышленных детективов. А я человек дисциплинированный. Раз требуют, надо писать, тем более что фактической основы было более чем достаточно. Я вспомнила Александра Дюма, который говорил, что история для него только гвоздь, на который он вешает свою картину, и приступила.Конечно, первые романы, как и первые сценарии, были смешными с точки зрения художественных достоинств — учиться писать пришлось самой, так же, как и когда-то обвинительные заключения. Но это оказалось так увлекательно, что я не жалела времени.— Вы начали писать, ещё работая в прокуратуре? Как Вы справлялись?— Как-то я ухитрялась расследовать уголовные дела, воспитывать сына, стирать и готовить. Даже пироги пекла; по выходным под настроение могла разослать смс: «пирог с капустой приглашает 8 бутылок пива», а в свободное время, то есть по ночам, писала книжки и сценарии. Да ещё, как тогда говорили, «без отрыва от производства», написала и защитила кандидатскую диссертацию и преподавала в вузе. За день до защиты диссертации, встретив в столовой своих двух руководителей — начальника следственной части и заместителя прокурора города по следствию, я робко попросила отгул на завтра; они надо мной прикололись и с серьёзным видом сказали: только полдня и с последующей отработкой. Оказалось, что всё в моих силах: 17 детективных романов, 100 серий «Тайн следствия» (в 2017 году Елене Топильской и другим создателям сериала «Тайны следствия» руководитель Следственного комитета России Александр Бастрыкин вручил медали «За содействие» за создание положительного образа следователя. — Прим. ред.), ещё несколько фильмов и сериалов, 150 научных трудов.Уже не тайна— Вы написали сценарий первых восьми сезонов сериала «Тайны следствия», 100 серий. Сериал основан на реальных событиях?— Когда вышли первые серии «Тайн следствия», некоторые работники правоохранительных органов упрекали сериал в том, что мы там построили прямо-таки берендеево царство, в котором все хорошие, все дружат, следователи все сплошь гениальные и человечные, эксперты — волшебники, начальники святые, прокуроры — отцы родные. Но, во-первых, это не так, не все персонажи идеальные: есть и трусы, и карьеристы, и абьюзеры. А во-вторых, я искренне писала о том, что пережила сама; может, только мне так повезло, но там, где я работала, были действительно отличные коллективы, с экспертами у нас всегда были взаимопонимание и симпатия, с операми мы дружили. Как-то раз в Новый год мы все — следователи, оперативники, эксперты — собрались праздновать у меня дома и шутили, что если вдруг в районе происшествие, надо посылать за дежурной группой сюда, так все вместе и поедем. И мне кажется, что съёмочной группе удалось создать в сериале эту особенную атмосферу.Tat twam asi! — Это тоже ты!— Как сохранять спокойствие, сидя напротив маньяка?— Величайший российский юрист Анатолий Кони любил напоминать мудрость брахманов о том, что те, кого мы осуждаем, такие же люди, как остальные. Он учил, что спокойное отношение к обвиняемому, внимание к его объяснениям, полное отсутствие иронии или насмешки, а иногда и слово одобрения входят в нравственную обязанность судьи, который должен уметь без фарисейской гордыни представить себя в положении судимого человека и сказать себе: «Tat twam asi!» (Это тоже ты!)Дело в том, что преступники не падают к нам на землю из космоса, они — часть общества, никто из нас не застрахован от того, чтобы совершить преступление, как бы парадоксально это ни звучало. Понятно, что далеко не каждый из нас может стать убийцей, насильником, бандитом. А вот от ДТП со смертельным исходом никто не застрахован. Думал ли артист Ефремов, что проведёт годы в местах лишения свободы за такое? Побои или уклонение от уплаты налогов юридически легко превратят вчерашнего примерного гражданина в преступника, а вот стал ли он при этом другим внутренне? Не говоря уже о том, что к нарушению закона иногда толкают гораздо более страшные обстоятельства, чем то, что сотворил сам злодей.— Есть доля правды в том, что маньяки, насильники, убийцы были сами когда-то жертвами?— Практически все маньяки — сами жертвы насилия, родительского или со стороны сверстников, и по-своему несчастные люди. Писали, что, когда Чикатило был ребёнком, у него на глазах съели его младшего брата. Конечно, это не оправдывает того, что сам Чикатило совершил, повзрослев, и простить такого человека невозможно, а вот понять, почему он таким стал — вполне. Да, следователю, и не только, общаться с такими бывает тяжело, и притворяться необязательно. Бывает, что эмоции одерживают верх над профессиональным долгом. На заре моей работы в прокуратуре у меня был подследственный — парень, только-только демобилизовавшийся из армии и на радостях пустившийся в загул. Будучи пьяным, он напал в лифте на девочку-школьницу, задержали его практически по горячим следам. Денег на адвоката у него не было, прислали адвоката по назначению — роскошную женщину, красавицу, модницу. Обвиняемого в камере явно уже подготовили старшие товарищи — мол, отпирайся, а там как вывезет, вот он и стал вдруг заявлять, будто не знал, что потерпевшая — школьница, то есть, нет у него квалифицирующего признака, отягчающего ответственность, — изнасилования несовершеннолетней. Я уже собралась сообщить, что это звучит глупо, потому что на девочке была школьная форма, как вдруг адвокатесса поднялась во весь свой модельный рост и заорала, что из-за таких, как он, ей приходится своих дочек-старшеклассниц по вечерам встречать, и по улицам из-за таких негодяев не пройти, и вообще пусть его защищает кто угодно, а она не собирается, швырнула в него адвокатский ордер и ушла.— Одно из самых резонансных дел, которые вы вели: «Маньяк-проститутка. Игорь Иртышов»— По делу маньяка Иртышова я столкнулась с тем, что адвокаты не хотели его защищать, и я оказалась в безвыходном положении: надо заканчивать дело, нужен адвокат, а те как узнают, что Иртышов сотворил, так отказываются в деле участвовать. Один из них даже сказал: пусть меня из коллегии выгоняют, а эту тварь защищать не буду. Их тоже можно понять, но я себе такого позволить не могла (Игорь Иртышов — убийца, серийный насильник и педофил. Он орудовал в северной столице с 1993 по 1994 год. Иртышов совершил 6 изнасилований, некоторые из которых окончились причинением тяжкого вреда здоровью и смертельным исходом. Его жертвами становились мальчики, одному из них он выдрал кишечник. Его осудили на пожизненное заключение. Он прожил довольно долго в колонии строго режима в Мордовии и умер только в 2021 году. — Прим. ред.).Задача следователя — получение информации, которая нужна, чтобы раскрыть преступление, найти доказательства. Вставать в позу и гордо отвечать подследственному «тамбовский волк тебе товарищ» или хлопать дверью как минимум непрофессионально. Поэтому бесконечно уважаю оперативников, профайлеров, таких как Андрей Кубарев, поймавший Иртышова и других злодеев, Дмитрий Кирюхин, вычисливший многих серийных убийц и насильников, за то, что они часами выслушивали исповеди этих нелюдей, даже конфетами их кормили, утешали, лишь бы узнать, где трупы жертв и орудия преступления. Да пусть лучше шоколадом кормят, чем на дыбу поднимают.Должна сказать, что самыми тяжёлыми следственными действиями в моей практике были вовсе не допросы маньяков или бандитов. Однажды я неделю готовилась к проведению допроса, чудовищно волновалась — сам допрос длился 8 часов — и ещё неделю я восстанавливалась психологически. Перегрузки, которые я испытала, связаны были не с тяжёлыми моральными обстоятельствами преступления, а со спецификой преступления и подозреваемого — не бандита и не маньяка, а целого профессора и доктора наук. Я расследовала дело о гибели роженицы в роддоме, во время операции кесарева сечения от рук пьяного анестезиолога, который, плохо собой владея, разбил ей трахею при неловких попытках интубации. Неделю я просидела бок о бок с судебными медиками, разбираясь в терминологии, осваивая технику оказания анестезиологического пособия, выстраивая тактику допроса, поскольку доктор вёл себя весьма высокомерно, всячески давая понять, что простому следователю он не по зубам. Личностью он был действительно незаурядной и психологически давил на меня так, что я после этого допроса пару дней даже есть не могла. Как бы хорошо я ни знала судебную медицину, всё же играли мы не на моём, а на его поле. Но его вину мы доказали: дело было направлено в суд и виновный осуждён.— Вам было страшно хотя бы раз?— Я не помню, чтобы мне было страшно за себя, когда я расследовала дела об организованной преступности. За свою семью, особенно за сына — да, боялась, но мне никогда впрямую не угрожали, только намёки были, от которых я отмахивалась. Допускаю, что это неправильно, но мне казалось неприличным чуть что требовать себе вооружённую охрану, как это делали некоторые мои коллеги. Наоборот, в то время такие расследования казались мне интересным приключением, как в кино: мафия, перестрелки, авторитеты, доблестные опера из Управления по борьбе с организованной преступностью. Авторитеты со мной кокетничали, допросы были увлекательными, расследования напоминали шахматные партии — кто кого переиграет. Скажем, по одному из дел никак не удавалось доказать вину лидера преступного сообщества в вымогательстве, которое закончилось убийством. И наконец, оперативники нашли свидетеля, который мог дать показания, но очень боялся и отказался опознавать подозреваемого лично, честно заявил, что в лицо тому свои показания не повторит, не хочет на тот свет.Конечно, выход был в том, чтобы провести опознание по фотографиям или видео, но при наличии возможности предъявить субъекта лично это было бы нарушением процессуального закона (сейчас, может быть, некоторые следователи и не обратили бы на это внимания, но тогда мы очень старались соблюдать закон, в этом было наше преимущество перед теми, с кем мы боролись). В обстановке строгой секретности, чтобы не помешать сорвать опознание, подозреваемого привезли из следственного изолятора ко мне в кабинет. Но, увы, опера шепнули, что утечка всё же произошла. В присутствии своих трёх адвокатов, довольно улыбавшихся, подозреваемый снял с головы вязаную шапочку, и вместо пышной шевелюры я увидела обритую налысо голову. Расчёт стороны защиты был на то, что такое радикальное изменение внешности сведёт на нет результаты опознания, поскольку ранее свидетель в своих показаниях заявлял, что может опознать виновного в основном по прическе. А вот я чуть не расхохоталась, потому что увидела в этом спасение и быстро настрочила постановление о том, что обритый череп подозреваемого лишает нас возможности предъявить фигуранта на опознание лично, поэтому придётся воспользоваться изображениями, где тот запечатлен с причёской, которую носил в интересующий нас период времени. Свидетель в спокойной обстановке без всяких сомнений указал на нужную фотографию; защита была очень разочарована.«Сёстры по маньяку»— По-настоящему страшно мне было лишь однажды, когда я удостоилась персонального маньяка. Муж был в командировке, когда мне домой стал названивать незнакомец, уверяя, что мы с ним должны быть вместе и очиститься огнём, это «быстро и не больно». При этом он называл мне мой точный адрес. Он звонил мне беспрестанно, что-то такое проделал с моим домашним телефоном, что я никому не могла позвонить сама, а когда мне звонил он и я бросала трубку, тут же вновь раздавался его звонок. Таким образом, он был со мной на связи непрерывно целый день и в какой-то момент сообщил, что стоит у моих дверей и уже готов поджечь себя и меня.Когда его задержали, у него нашли вырезки из газет и журналов с моими интервью и фотографиями, так называемую черную библию с сатанинскими комментариями, и ещё адрес Вики Шервуд, жены Андрея Кивинова. Оказалось, что он планировал и на неё поохотиться. Вика до сих пор шутит, что мы с ней сестры по маньяку.— Как Вы думаете, сериал «Тайны следствия» повлиял на имидж следователей и прокуроров?— Я ещё училась в школе, когда по телевизору стали показывать многосерийный фильм «Следствие ведут ЗнаТоКи», и не было для меня счастливее мгновений, когда я смотрела, как работают следователи. Мне очень хотелось быть похожей на следователя Знаменского, да и в целом в то время в художественных произведениях герои были образцами для подражания. Понимаю, что лакированная картинка сама по себе не привлечёт к полиции любви народной, если в жизни сотрудники правоохранительных органов ведут себя не лучшим образом. Но я не уверена, что захотела бы так отчаянно стать следователем, если бы смотрела не «Следствие ведут ЗнаТоКи», а «Глухарь», например.Несколько лет назад я в качестве адвоката участвовала в сложном уголовном деле, которое расследовала целая бригада; составила обоснованное, с моей точки зрения, ходатайство, а следователь сразу заявил мне, что удовлетворять его не будет, хотя правовых оснований для отказа найти не сумел. И видимо, в качестве жеста отчаяния — надо же что-то отвечать на ходатайство — написал в постановлении об отказе, что ходатайство заявлено мною из неприязни к следствию вообще и к самому следователю в частности. Я получила отказ, посмеялась и сказала, что если оставить в стороне моё личное отношение к следователю, то всё же не очень справедливо упрекать в неприязни к следствию человека, который вот этими самыми ручками наваял сто серий «Тайн следствия». В кабинете сидела ещё молодая следовательница — член следственной бригады, которая на это тихо молвила: «А я, между прочим, решила следователем стать, посмотрев этот сериал». Что называется, история нас рассудила.

Подробнее читайте на aif.ru