Великой клоунессе Джульетте Мазине в этом месяце исполнилось бы 99 — она на год была младше своего мужа, Федерико Феллини.

Для начала — немного арифметики. Джульетта Мазина, одна из величайших актрис ХХ века, которой восхищался не кто иной, как сам Чаплин, сыграла в двадцати семи фильмах.Из них лишь четыре можно назвать значительными, достойными упоминания. Семь, снятых самим Феллини, с которым Мазина прожила ровно полвека, — выдающимися. Два из этих семи — «Дорогу» и «Ночи Кабирии» — величайшими шедеврами.И хотя Мазину будут помнить всегда, и в пантеон избранных она вошла легко и играючи, до слез обидно, что за свою длинную творческую жизнь эта уникальная актриса сыграла так мало, почти все время находясь в простое.Причем по собственной воле: Мазина отвергала лестные предложения, отказывалась от астрономических гонораров, не захотела подписать выгоднейший контракт с Голливудом.Еще бы: после «Ночей Кабирии» любой сценарий, даже написанный Антониони, казался ей мелким, а роль — проходной. Парадоксальная судьба: другие актеры постепенно набирают силу, оттачивают мастерство, изо всех сил стараясь попасться на глаза хорошему режиссеру; Джульетта Мазина в самом начале своего пути взяла такую недосягаемую ноту, поднялась на столь головокружительную вершину, что сочла бы опуститься хотя бы на миллиметр ниже унижением профессии. Ко всему прочему, когда речь идет о Феллини, отсчет идет отнюдь не на миллиметры; от других режиссеров — даже от Антониони, не говоря уже о прочих, — его отделяет пропасть....Когда они встретились — юный, безобразно худой паренек, пописывающий скетчи и подрабатывающий в женских журнальчиках, и уже известная радиожурналистка и театральная актриса, между ними, как простодушно пишут в женских журналах, мгновенно «пробежала искра». Ее обаяние «клоуна» в девичьем обличье, чарующая, искренняя, а не деланная, как это бывает у патентованных красавиц, улыбка, ее шарм, открытость, женственность, интеллигентность в сочетании с бесшабашностью, ее незаурядный ум сразу же подкупили Федерико; и это притом, что он был ценителем «средиземнорской» красоты в духе Кардинале, а Мазина красавицей не была. Итальянцы до сих пор обожествляют эту пару — эталонный образец величия адриатического духа, двух выдающихся представителей нации, уникальную актрису и гениального режиссера, клоунессу и «циркача», которые подстегивали друг друга, стимулируя на создание очередного шедевра.Говорят, Феллини советовался с женой по каждому пустяку, звоня прямо со съемочной площадки и нервничая, если она не могла присутствовать на съемках. Говорят также, что она понимала его как никто — особенно тогда, когда Феллини прямо на ходу сочинял свои байки. Известно, что Феллини, довольно, как выяснилось, скрытный, всегда прятался за своеобразной завесой, за образ, придумывая себе и биографию, и многое другое: врал, что был нерадивым учеником в школе (на самом деле учился прилежно), что сбежал из дому с циркачами (и в помине не было), кичился своей «необразованностью» (тоже вранье — все, что нужно, он прочел и очень внимательно, человеком он был образованным) и так далее и тому подобное.Так вот, Мазина никогда не опровергала его — она не принадлежала к числу нудных педанток, во всем доискивающихся «истины». Довольно резкая, она никогда не сказала бы ему — что ты, мол, врешь, всё было не совсем так или совсем не так. Если вообще было. Дело в том, что оба они жили в несколько ином мире, нежели мы, обыватели: нам, простым смертным, даже сложно представить, куда может завести воображение гения, снедающие его мысле-образы, само направление его фантазии. Тут дело даже не в романтизации выдающихся людей, слегка отдающей девичьей восторженностью, а в очень сложном конгломерате такого рода людей: это как две планеты, которые, соприкоснувшись и ударившись друг о друга, могут взорваться до полного взаимного уничтожения. По этой же причине трудно представить себе, скажем, женатого Кафку, а метания Толстого и его бесконечные скандалы с женой, особенно на склоне лет, отражают сложность сосуществования с человеком такого масштаба, с исполином. У Феллини с Мазиной тоже всё было далеко не просто.Феллини, как человек, остро чувствующий красоту, и женскую в том числе, прославился своими многочисленными романами, о которых он просто не мог молчать. Удивительно, что свои похождения он не скрывал и от жены; более того — она первой узнавала о них, преданная конфидентка, вынужденная выслушивать исповеди своего мужа.Но кое в чем и она не давала ему спуску: даже в бытовом, а не только в «высоком» смысле, их отношения, вопреки бытующей в Италии легенде, были далеки от идеальных. Говорят, Мазина нарочно курила при Федерико, не переносившем табачного дыма, яростно спорила с ним по важным, концептуальным вопросам (при этом, как было уже сказано выше, не обращая внимания на его полудетское «вранье») и порой спорила с ним до хрипоты.Вообще в их тандеме было немало парадоксов. И один из них — самый болезненный: Феллини, раскрывший ее потенциал великой актрисы и настоявший на ее участии в «Дороге», в то же время невольно закрыл ей путь к карьере: актриса ее уровня могла бы сниматься гораздо больше.Отголоски их непростых отношений видны во многих картинах Феллини: и в «Восьми с половиной», где Гуидо, alter ego режиссера в исполнении Мастроянни, все время ищет забвения в объятиях красивых женщин, и даже в «Дороге», где кроткую Джельсомину, эту «мировую душу», третирует жестокий Дзампано. Но более всего — в «Джульетте и духах», фильму, где Феллини пытался раскрыть внутренний мир стареющей женщины, бесконечно одинокой и снедаемой ревностью.Сама Мазина отвергала эту концепцию, с блеском парируя, что, мол, комплексы и фобии главной героини фильма скорее отражают комплексы и фобии самого Феллини — в гораздо большей степени, нежели ее собственные.В это же время, когда фильм вышел на экраны, было опубликовано откровенное интервью Мазины, данное ей критику Туллио Кедзихо, где она прямо заявляла, что муж «нетерпелив и своевластен с нею», что и она имеет право на собственное мнение. Кстати говоря, Мазина презирала свой персонаж из «Джульетты и духов», не соглашаясь с феллиниевской трактовкой героини, смиренной и робкой: «Я бы ему голову размозжила, не дала бы спокойно улизнуть от меня».Впрочем, повторюсь, отношения людей такого полета, конгениальных друг другу, не могут быть совершенно идиллическими.С другой стороны, итальянцы, воздвигнувшие эту пару на постамент, по-своему правы: от Феллини и Мазины остались великие произведения искусства, а из какого сора они выросли — по большому счету не наше дело.Ко всему прочему, эти самые великие произведения, судя по всему, могли появиться из магмы сложнейших отношений притяжения-отталкивания; при всем раздражении, которое они порой испытывали друг другу, их притягивало как магнитом.Драма Джульетты Мазины стала одновременно и ее триумфом: едва начав нащупывать свой путь, отличный от мужского, она повстречала самого необычного человека, которого можно только вообразить, личность той редкой породы, которых земля родит раз в тысячелетие.Сопротивляться натиску такого человека совершенно бесполезно; искать свой путь в лабиринтах его воображения, под его гнетом и в лучах его гениальности — трудно. И тем не менее Мазина этот путь нашла, став одновременно и порождением его фантазии, и самой собой.Тем не менее Феллини, будучи невыносимым перфекционистом, так не считал. Говоря о технике актерской игры, он, разумеется, выделил среди множества других Мазину и Мастроянни — как актеров, более других приблизившихся к пониманию зерна роли. Но, заметьте, — «приблизившихся». И только. Он не сказал, что они достигли желаемого им совершенства: что, в общем-то, странно.Вообще понять, что за всем этим кроется, невозможно: только он видел иные миры, слышал звуки гула Вселенной (заметьте, это не поэтическое преувеличение, он действительно видел невидимое и даже сам побаивался этого) и мечтал, чтобы Марчелло и Джульетта разделили с ним его провидческие грезы.... В одном документальном фильме, запечатлевшем процесс съемок, где он, прямо скажем, буквально третирует актеров, заметно, что Маэстро нервничает как раз из-за своего постоянного наваждения, этого «таинственного гула», который никому, кроме него, не дается.Трудно понять, что там его снедало, но в чем ему повезло, так это с актерами, Марчелло и Джульеттой. Ибо только она, его собственная жена, могла воспроизвести такую улыбку, которая до сих повергает весь мир в смятение — улыбку сквозь слезы, завораживающую смесь отчаяния и надежды, улыбку, которая поднимает финал «Ночей Кабирии» до состояния античного катарсиса. Улыбку жалкой обманутой проститутки, вошедшую тем не менее в сокровищницу мирового кино, как символ величия и необъятности человеческой души.Только у нее мог быть такой взгляд — «потерявшейся собачонки», как говорил Феллини, взгляд детски-чистый, и то же время нахально-озорной.Кто сказал, что актеры — суть полые существа, сосуды, в которые можно влить что угодно? (А в Средневековье еще и — дьявольские отродья, «притворщики», манипулирующие нашим сознанием). Подобные Джульетте Мазине (а их немного) превосходят все наши представления, и не только об актерской игре.Представления о мире, каким мы его знали до просмотра «Дороги» и «Ночей Кабирии», — тоже.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на chaskor.ru