Все началось с того, что я купила в русском магазине в Лондоне банку яблочного варенья. Нет, не джема и не конфитюра, где легко чувствуешь на зубах весь списочный состав с этикетки: и пектин, и консервант, и лимонную кислоту, - вот только яблок в этой отлично перетертой субстанции можно и не найти, - а такое ностальгически-родное, старомодно-дачно-деревенское варенье, с тягучим сиропом и прозрачными ломтиками коричных яблок, с его неповторимым вкусом, когда так и видишь медный таз, деревянную ложку с длинной ручкой, блюдечко для пенок, в котором вечно оказывается одна-две осы-сладкоежки.

Дома мы заварили свежего чайку, открыли банку с вареньем и . . .

. . . и вспомнилась Лялечка. Так, наверное, устроена наша память: образы приходят на запахи, на вкусы, на звуки. У меня, например, запах и вкус грузинского чахохбили всегда ассоциируется с моей бабушкой. Бабушка готовила его долго, добавляя, как колдунья, по щепотке специй из разных баночек и пакетиков. Названия специй звучали загадочно: базилик, хмели-сунели, кинза, шафран, аджика. Результат этого колдовства поражал: куриное мясо таяло на языке, соус казался нектаром. О том, что сегодня в семье праздник, знало население всех девяти этажей бабушкиного дома: аромат плавал в лифте, витал на лестничных клетках, сшибал с ног, когда открывалась подъездная дверь. Когда, повзрослев, я захотела поближе познакомиться с рецептом и спросила бабушку, сколько и каких специй надо класть, то в ответ получила фразу, абсолютно меня озадачившую: «На глазок». На глазок - это сколько? Щепотка? Чайная ложка? Столовая? Я была совершенно не удовлетворена ответом и решила, что таким образом бабушка хочет сохранить свой секрет. Конечно, теперь я умею его готовить, и в ресторанах мы заказывали его много раз, но аромат того чахохбили - это бабушка и только бабушка. Так и яблочное варенье - то яблочное варенье! - это Лялечка и только Лялечка.

Когда мы с мужем познакомились с Лялечкой, она давно уже была для всех Виталиной Владимировной, но в доме все звали ее Лялечкой: муж, дочь и даже внучка. И, если честно, хотя в лицо мы называли ее по имени-отчеству, между собой за глаза тоже называли Лялечкой. Она была женой нашего - я хотела бы сказать: друга; но, боюсь, это слово польстило бы нам с мужем. Борис Иосифович Коваль, чудесный человек, «академик с человеческим лицом», как все называли его в Институте, старший брат гениального писателя Юрия Коваля, и сам называл нас своими друзьями, и это звание было для нас почетным и радостным авансом, но в первую очередь он был для нас Учителем.

Так получилось, что у меня в жизни есть не так много авторитетов, людей, за которыми ты готов признать право быть умнее, быть мудрее, быть ведущим. Еще меньше их у моего мужа. И, как это часто бывает с молодежью, совсем уж мало их у нашего сына, человека не по годам взрослого и самостоятельного. Но, если совместить эти три списка, боюсь, только одно имя окажется в них общим - Борис Коваль.

Мы познакомились с ним в 1988-м, в сложной для нашей свежеобразовавшейся семьи ситуации. Расписавшись в январе 1988-го, мы мучительно решали, где жить: в Москве, где родилась и жила я, или в Киеве, на родине Володи? В Киеве была работа, кафедра, на которой муж защитил кандидатскую диссертацию. В Москве были все врачи, без которых, к сожалению, обойтись было нельзя. С другой стороны, на Украине тогда только начиналась кампания по переводу преподавания в Университете на украинский язык, который мой муж, не имеющий ни капли украинской крови, но проживший в Киеве двадцать пять лет, конечно, свободно понимал, но говорил на нем с неистребимым «английским» акцентом. В Москве же не было работы. В итоге почти год мы провели в поездах, путешествуя из Москвы в Киев и обратно, - благо, в отличие от сегодняшнего дня, скидки делали стоимость билетов подъемной даже для студентов и аспирантов.

В этой ситуации на одной из конференций молодых политологов к Володе после его выступления подошел незнакомый парень и спросил: «Слушай, ты откуда - такой умный?!» - «Из Киева». «А почему ты в Киеве, тебе в Москву надо!» - «Хорошая мысль, а работу где взять?». «А я тебя познакомлю с Ковалем».

И, не поверите, - познакомил. Борис Иосифович был тогда заместителем директора Института международного рабочего движения. Он завел мужа в свой кабинет и сказал: «Ну, рассказывай!».

Таких слов моему мужу говорить нельзя. Он будет говорить вечно, до тех пор, пока не остановят. И точно: минут через сорок Борис Иосифович сказал: «Так, хватит, я сейчас опоздаю на заседание в Академию наук! Я все понял. Тебя устроят 170 рублей в месяц? Если да, иди в отдел кадров, оформляйся!». Устроят ли нас 170 рублей в месяц?! Это было абсолютное, фантастическое, невероятное счастье! Муж переехал в Москву, стал работать в отделе Коваля, и эти годы, наверное, стали самыми продуктивными для его научной деятельности: под руководством Бориса Иосифовича он стал самым молодым в стране доктором наук по своей специальности.

Именно с Ковалем были связаны и первые научные поездки в неведомую тогда заграницу - в Финляндию, которую муж полюбил всем сердцем навсегда. Настоящий учитель, Борис Иосифович во всем, даже в шутках, был авторитетом для подопечных. В Финляндии он, глава делегации Российской академии наук, учил остальных собственной теории о том, что за завтраком, на гостиничном «шведском столе», надо постараться наесться так, чтобы до вечера есть больше уже не хотелось, и вся делегация во главе с директором тщательно завтракала в течение часа-полутора. Естественно, растянутый таким образом желудок очень скоро снова требовал еды. Так как тратить драгоценную командировочную валюту на еду было делом совсем уж неприличным (вся валюта была заранее распределена на подарки родным), Коваль, после некоторого раздумья, произнес: «У нас ведь, кроме российской, есть еще и украинская делегация! У украинской делегации в чемодане должно быть, просто обязано быть сало! Пойдемте знакомиться». И действительно, после того, как делегация с «сувенирной» бутылкой водки подружилась с коллегами, на столе в номере возникло и сало, и буханка черного хлеба, и головка чеснока. Подопечные остались сыты, а руководитель - доволен.

Весной 1993-го выяснилось, что нас с сыном некому забирать из роддома. Ну, то есть муж-то есть, конечно. Но машины нет. А везти новорожденного, лишь слегка замотанного в одеяльце (комплект на шестимесячного малыша, привезенный мужем в роддом на выписку, на нашего ребенка категорически не влез), в метель общественным транспортом, с пересадками на метро и автобусе. . . Когда об этом узнал Борис Иосифович, он просто сказал мужу: "Поехали!" - и запер дверь кабинета Института ключом. Мне было неловко: доктор наук, замдиректора института, начальник мужа, - но сверток с тезкой он держал уверенно и радостно, и домой нас довез с шутками и поздравлениями; он и правда был "академик с человеческим лицом".

Постепенно мы узнали и его семью. Его жена Лялечка, чудесная женщина с невероятным, распахнутым для всех сердцем, была душой этого дома. Лялечка была красива и в шестьдесят, когда мы с ней познакомились, и можно было легко представить ее в юности: тонкая фигурка, фантастический голос, заводила и звезда любой компании. Мужчины должны были падать к ее ногам; упал и Борис Иосифович. Юрий Коваль, описывая свадьбу старшего брата в повести «От Красных ворот», написал о ней: «Гениальная свадьба моего брата Бори разыгралась не на шутку. . . Невеста с божественным именем Ляля была воздушна». Лучше, наверное, о Лялечке и не скажешь, она была - воздух, эфир, муза. Их дом в подмосковной Тарасовке, в поселке Старых Большевиков, всегда был полон гостей. Друзья, ученики, коллеги приезжали к ним запросто, «без объявления войны». По выходным у Лялечки в духовке всегда был готов огромный пирог с яблоками, большие жестяные коробки были наполнены ассорти из сушек, печенья, вафель и конфет, - все то, что приносили с собой гости к чаю, ссыпалось в эти бездонные емкости и опустошалось на свежем воздухе с головокружительной быстротой. Фирменным блюдом были оладьи с тем самым яблочным вареньем. . . Варенье - в безумном количестве! - варила сама Лялечка, и холодный шкаф в кухне был заставлен бесчисленными банками. Несмотря на то, что в этой круговерти банок невозможно было понять, какого они года варки, Лялечкино варенье никогда не плесневело и не бродило, и яблочные дольки всегда плавали в ароматном прозрачном сиропе. Видимо, она знала какой-то свой, яблочный секрет, а может быть, в этом варенье просто было много любви.

Яблоки для пирога и варенья собирались тут же, на огромном участке, где в каждом углу было место для чего-то своего: тут - большой обеденный стол, необходимый предмет в этом семействе, там - скамейка и пеньки, место для философских бесед (главное блюдо этого дома!), подальше - выложенное камнями кострище для шашлыка, сарай, в котором Борис Иосифович вырезал фантастические поделки из дерева. Был и небольшой огород, несколько яблонь и слив, жасмин и сирень. Гости разбредались по саду «по интересам», пили чай с пирогами, слушали хозяина, у которого талант рассказчика соединялся с интереснейшими воспоминаниями о жизни. Иногда Борис Иосифович брал гитару, и они с женой пели дуэтом - на русском, английском, испанском; в семье знали несколько языков и любили музыку. Однажды, в той же Финляндии, российской делегации показывали новый научный центр. В большом холле стоял рояль. Судя по слою пыли, он выполнял скорее декоративную, чем музыкальную функцию. Пока финский коллега рассказывал, сколько лет они строили центр, Борис Иосифович тихо подошел к роялю, сдул пыль, поднял крышку и заиграл. . . Из кабинетов и залов научного центра потянулись слушатели, и экскурсия плавно переросла в концерт. . .

Затемно гости начинали разъезжаться с дачи; с собой Лялечка дарила всем близким банки с вареньем из знаменитого шкафчика. Но главным подарком, который увозили гости, был, наверное, уже редко встречающийся сейчас дух общения, неспешных познавательных бесед, приятной музыки, доброжелательной и открытой атмосферы, необыкновенной ауры этого дома, имя которой было - Лялечка.

Лялечки не стало в 2008-м. До этого она несколько лет боролась со страшной болезнью, таяла, но не теряла оптимизма и задора. В зале прощания родные установили ее увеличенный фотопортрет. На нем она была снята в спортивной куртке, с растрепанными ветром волосами, без косметики, - совсем не парадный снимок. Она глядела с него на нас в пол-оборота и была невероятно красивой и - невероятно живой. Живой навсегда.

Бориса Иосифовича не стало в 2016-м. В последний раз мы видели его за несколько лет до этого, когда он приезжал к нам в Лондон. Все выходные мы гуляли с ним по городу, а в понедельник, уходя на работу, попросили сына что-нибудь ему показать. А получилось наоборот. Весь день Борис Иосифович показывал нашему сыну свой Лондон, Лондон Молодости, то есть - Лондон Лялечки, его жены. Два Бориса гуляли в парках, где гулял Борис Иосифович с женой, пили пиво в тех же пабах, ели те же сосиски из кулька на Портобелло и говорили о Лялечке. Не думаю, что мой Боря это забудет.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на polit.ru