Интервью с известным писателем Лопато Семеном Исааковичем: о писательском ремесле, продаваемости книг в современном мире и взгляде на литературу.

— Здравствуйте! Семён Исаакович, как мне показалось, Ваш новый роман «Мёртвые видят день» такой же напряжённый, как и предыдущие произведения, однако более жёсткий (во всяком случае, по сравнению с «Облаком»): он изобилует экшн —сценами и «красивыми жестокостями», как когда-то писали о текстах немецких экспрессионистов. Полагаю, роман можно отнести к жанровой смеси готического триллера, остросюжетного боевика и притчи. Известно, что уже многие годы идут дискуссии о будущем романной формы и о том, что понятие жанра постепенно размывается. Как Вы представляете литературный процесс лет через пять-десять?— Относительно готики вы абсолютно правы. Готика — это всегда история сильных эмоций, страстей, мир, полный древних неразгаданных тайн, роковой любви и душевных порывов на уровне жизни и смерти. Понятно, что история погибших в бою русских подводников и моряков с эсминца гитлеровских кригсмарине, которые, оказавшись в нордическом загробном мире, Валхалле, отправляются в путешествие к престолу Вотана, чтобы поединком между собой решить исход войны, другой быть не может. Заброшенные земли, полные смертельных ловушек и тревожащих душу соблазнов, странные полупризрачные мистические города... Романтика, мрачная, готическая, но романтика.Что же касается литературного процесса и его перспектив на ближайшие годы, то тут лучше запастись юмором, чтобы не слишком расстраиваться, потому что господствующим трендом однозначно останется продолжающаяся коммерциализация литературы. В моем романе «Облако» один из героев, ученый-филолог говорит: «Так называемая серьезная литература востребована в обществе, в котором живет надежда. «Вот повалим проклятое самодержавие — и вот тогда...». Или: «вот преодолеем последствия культа личности, построим социализм с человеческим лицом — и вот тогда...». Или: «вот построим демократическое современное общество, вольемся в семью цивилизованных стран с рыночной экономикой — и вот тогда...». Когда все это произошло — и соответственно все надежды умерли — по отношению к деятелям литературы и искусства начинает действовать принципиально иной и абсолютно ясный закон — «развлекай или убирайся к черту». Огромная конкуренция на книжном рынке требует от автора с первой же фразы захватить внимание читателя. И автор сегодняшней «Анны Карениной» вряд ли стал бы начинать свое повествование рассуждениями о счастливых и несчастливых семьях и о том, что все смешалось в доме Облонских. Скорее всего, первая фраза звучала бы так: «Этот день начался для Анны с того, что она узнала, что беременна — причем не от своего мужа». Тут первая же фраза берет за живое, картина сразу ясна и эмоционально понятна — в подобной ситуации приходилось бывать миллионам читательниц, так что дальнейшее внимание к книге и коммерческий успех обеспечены. В общем, книга — при любом содержании — с первых страниц должна быть категорически завлекательной. Надежда только на то, что подлинный талант сможет и в этом прокрустовом ложе выразить себя и свои мысли. — Скажите, пожалуйста, что в работе над этой книгой со столь серьёзным военно-техническим бэкграундом оказалось наиболее сложным? — Военная история — мое увлечение с детства. Правда, мои любимые эпохи — древний Рим и восемнадцатый век, но и тактико-технические подробности времен Второй мировой войны особых проблем не вызвали. Пришлось покопаться в материалах, связанных с устройством и порядком боевого использования подводных лодок того времени, но документов, различных боевых инструкций и технических регламентов в свободном доступе достаточно, так что сколь-либо заметных сложностей не возникло. Все это, кроме того, само по себе достаточно интересно. — В «Мёртвые видят день» есть фраза о невозможности надежды, причём говорит это женщина. Практически ту же самую мысль неоднократно высказывал российский философ Мераб Мамардашвили. Философские элементы явно прослеживаются и в «Мёртвые видят день», и в «Облаке». Определите, пожалуйста, своё отношение к наиболее близкой Вам философии — если такая, конечно, существует? — В юности я отдал известную дань сочинениям подобного рода и вынес из этого немного странный и, возможно, разочаровывающий для кого-то вывод — вся мировая философия абсолютно тривиальна. То, что вы называете философскими элементами в моих книгах, скорее и в большей мере, как мне кажется — вопросы мироощущения, поведенческая позиция. И с учетом такого взгляда наиболее близкой мне оказывается, конечно, философия стоицизма. В романе Дева Тьмы говорит герою: «Ты долго жил без надежды. Потом, на миг вновь обрел надежду. Потом опять потерял надежду. Так бывает. Всюду, везде бывает. Удел воина — жить без надежды. Нет доблести в том, чтобы жить с надеждой. Даже нижайшие твари и ничтожества живут, лелея надежду. Жить без надежды и сделать то, для чего был предназначен, добиться, совершить, и умереть с твердостью — вот твой путь». Герои моих книг, как правило, достигают своей цели и побеждают, но победа не доставляет им никакой радости — хотя бы потому, что цели, ради которых они ввязываются в борьбу и рискуют собой, как правило поставлены не ими. В другом моем романе «Искушение и разгром» герой говорит себе: «В мире действуют правила, которые чужды и не близки тебе, но эти правила есть, и для большинства людей лишь они являются близкими и понятными, и ты не можешь ничего изменить, ты должен принять чужие правила и победить по ним, победить, не смешиваясь с ними, стоя выше их, в какие бы гонки тебя ни втравливала жизнь, ты должен участвовать, ты должен выигрывать эти гонки, презирая их. Ты не американец, чтобы радоваться призу, посмотри на приз и выброси его, но лишь победив, ты должен думать о главном и идти дальше. Путь долга, победа и презрение к плодам победы, вечный поиск русского пути». Все это близко мне, хотя бы потому, что такой жизнью живу я сам. — Помимо увлекательного сюжета, наполненного диалогами, в «Мёртвые видят день» много подробных описаний местностей, их населения с определенными ощущениями и взглядами — описаний, выполненных с психологизмом и обстоятельностью, которые не слишком характерны для нашего «клипового» времени, когда, по-моему, сложно даже отчасти писать, как Толстой или Достоевский. Какие авторы Вам как читателю наиболее интересны сейчас, какие оказали влияние на Ваше творчество? — Читательские симпатии, любовь к тем или иным авторам — опять-таки в огромной мере вопрос мироощущения. И если для Шекспира, к примеру, весь мир — театр и люди в нем — актеры, то для меня, скорее, весь мир — цирк и люди в нем — клоуны. Современный мир представляется мне неким огромным шапито, под куполом которого кувыркаются бизнесмены, ученые, бандиты, политические деятели, писатели и представители искусств, словом, все участники, в сущности, глубоко абсурдного действа. И неудивительно, что наиболее близким мне по духу является швейцарский драматург и сатирик Фридрих Дюрренматт. Очень близки мне Стендаль, Шукшин, автор замечательных исторических романов Валентин Иванов. Братья Стругацкие, Виктория Токарева. Что же до влияний, то тут есть тонкий момент — авторы, которыми восхищаешься и авторы, которые оказали влияние, не всегда одно и то же. Если говорить, к примеру, о юмористической составляющей творчества, то восхищение у меня вызывают те же, кем восхищаются многие — Салтыков-Щедрин, О. Генри, Ильф и Петров. Но повлиял-то на меня Владлен Бахнов. Так что все не так просто. «В «Мёртвых видят день» отношения героев со временем ещё более сложны, чем в «Облаке»: в этой книге можно встретить маленький городок, где всё вроде и нормально, а люди при этом, скажем, не растут. Хотя они живут не «растительной» жизнью — устраивают праздники, читают сложную литературу вроде книг о Древнем Риме. — Сейчас появляется много исследований о природе времени — например, книга Карло Ровелли «Срок времени». Следите ли Вы за этими работами? И также, что бы Вы ответили начинающему писателю — поклоннику Ваших книг на вопрос: «Есть ли общий принцип при создании уникального, индивидуального мира в художественной прозе?».— В городке, затерянном среди загробного мира Валхаллы не растут дети. «В соседнем доме двое молодых с сыном — ему пять лет — живут, такой мальчишка классный, я чуть ни каждый день к ним захожу» — говорит героиня. — «Пацан такой — всем интересуется, рисует, книжки читает, расспрашивает меня и всех обо всем, наверно уже все книжки, какие можно, прочитал. Но не растет. — Как это? — Ну так, они уже несколько лет здесь живут, он все новое узнает, читает, умным становится — но не растет. Не меняется ничего, все время ему пять лет. — Она покрутила головой. — Но они дни рождения все равно празднуют...». Но создавая свой мир я, разумеется, меньше всего оглядываюсь на философские труды о природе времени. Вообще, логическая, умственная сторона жизни, откровенно говоря, не особенно важна для меня. В романе, который я сейчас пишу, — он называется «Дракула» — один из героев, профессор Ван-Хельсинг говорит: «Человек живет страстями, наблюдал ли ты многократно, то, что видел я, — вот спорят два человека, и каждый ожесточен и прав, и оба приводят доводы — вроде бы логические — но на деле это столкновение двух страстей, двух чувствований, двух разных ощущений мира, а логика, со всеми ее схемами и доказательствами лишь играет роль некой проститутки, попеременно обслуживающей то одного, то другого. Причем в обоих случаях успешно». Поэтому никакого общего принципа при создании своего мира у меня нет. «...Уничтожьте, отключите, погасите болотный огонек разума, этот бессильный ложный свет, слушайтесь лишь страстей своих, и не бойтесь того, к чему они вас приведут...», — сказано в «Мертвых...» в найденной героями книге Вотана. Так и я поступаю, создавая свой мир, схем и принципов тут нет, это просто поток видений. — К какому возрасту относится Ваша первая «проба пера»? Расскажите, пожалуйста, если можно, чуть подробнее о своём писательском становлении. — Писать я начал рано, еще в школе, но это практически исключительно была юмористика — сатирические миниатюры, пародии. Серьезные сюжеты пришли намного позже — для этого надо было просто еще немного пожить. Впрочем, я быстро охладеваю к тому, что уже сделано. Гораздо интереснее книга, которой захвачен сейчас, которую пишешь в настоящий момент. — Семён Исаакович, Вы не только известный писатель, но и изобретатель, инженер по искусственному интеллекту в области распознавания речи. Есть ли у Вас некий прогноз относительно нашего всеобщего технологического будущего? — Технологическая основа всего, чем мы пользуемся сегодня — от пользовательских устройств, смартфонов, планшетов и всего прочего, до профессионального оборудования и стратегических ракет — кремниевые процессоры. И пока вся техника опирается на них, революционных изменений ждать нет оснований. Будет все то же эволюционное развитие, в основе которого минимизация элементарных логических элементов и связанное с ним повышение быстродействия. Но элементы логики уже вплотную приблизились к молекулярному уровню, пройдет не так уж много времени, и эта технология исчерпает себя. От того, какое решение взамен будет найдено, зависит технологическое будущее, о котором вы говорите. Но разработчики еще не прошли всего пути, и готовых решений пока не просматривается. — В Вашем FB — блоге есть материалы неожиданных жанров — короткие юмористические миниатюры и даже фрагменты записных книжек. Не планируете ли Вы в будущем опубликовать их в периодике или издать отдельной книгой?— Для книжного издания эти миниатюры, пожалуй, неформат, так что, скорее, все это для интернет — страниц. Правда, FB для меня не основной ресурс, гораздо больше я выкладываю на моих страницах в Instagram и вКонтакте. Так что всех, кого интересуют юмористические (а иногда и готические) миниатюры, с удовольствием приглашаю туда.С автором беседовал Артем Пудов

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на chaskor.ru