2016-5-2 09:01 |
20 апреля был объявлен длинный список российской литературной премии "Большая книга", главной, по мнению многих, книжной премии в стране. Мы предлагаем вашему вниманию беседу двух авторов, чьи книги вошли в Длинный список "Большой книги" в этом году - писателя и журналиста Игоря Свинаренко и писателя и журналиста Бориса Минаева.
Оба они в свое время издавали и редактировали легендарный журнал "Медведь". (Игорь Свинаренко был номинирован с книгой "Донбасс до. . . ", фрагменты которой печатались на Полiт. ua).
Конечно, говорили о литературе, о журналистике, о пропаганде и способах борьбы с ней.
Этот разговор - фрагмент большой книги Игоря Свинаренко "Беседы с писателями", которая готовится к выходу в издательстве "Время".
ЧАСТЬ 1
Игорь Свинаренко: - Скажи пожалуйста, а зачем ты пишешь книги? Хочешь сделать этот мир лучше? Сеешь разумное доброе вечное? Развлекаешься? Прикалываешься? Зарабатываешь? Или это мания? Вот Дмитрий Быков открыто называет себя графоманом, редко кто отваживается на такой coming out…
Борис Минаев: - Я, конечно, графоман. Но только когда Быков это говорит, он кокетничает. У него, я уверен, ни одна строчка, страничка не пропала из написанного. Я же написал адское количество страниц, неизвестно зачем. Когда-то, например, в середине 80-х, была у меня такая пионерская повесть (то есть про пионеров) - «Здравствуйте, мы из школы!». Она никуда не пошла, никому не понравилась, друзья мои в «Комсомолке» дружно ее отругали. Повесть 240, что ли, страниц (причем я ее много раз переделывал и переписывал). Тем не менее, я на этом не остановился и написал по ней еще и пьесу (хотя при этом пьес вообще никогда не писал и не знал, как это делается), и отнес в Министерстве культуры. Еще 150 страниц, по-моему. Итого 400. С переделками все 500. Отправил их в пустоту. Ну, получил аванс. 150, что ли, рублей, или 130. За 500 страниц! И таких историй в моей жизни далеко не одна. За сорок лет я написал тысячи (это не преувеличение, а точный порядок цифр) бессмысленных заметок, тысячи страниц, которые мне сейчас совершенно не хотелось бы перечитывать. А те из них, которые бы я с интересом сейчас прочел, наоборот, исчезли безвозвратно, в этом бесконечном потоке. Но я должен признать, что все это я делал с удовольствием, легко. Романы, рассказы, повести, статьи, биографии, рецензии, заметки, пьесы, сценарии для агитбригады, тексты для музея, концепции журналов, подписи под фотографиями, конечно, все это я писал не из-за денег. Хотя порой уговаривал себя, что из-за денег. Нет, просто когда я пишу, жизнь становится более осмысленной. В ней появляется какой-то сюжет - вот, человек не просто так живет, а все-таки что-то пишет. Я сижу, пишу, и как-то быстрей кровь течет по жилам, что ли. Исчезает обычная депрессия. Появляется слабая, но все же уверенность в завтрашнем дне. Конечно, да, это графомания.
Книжки как жанр появились в моей жизни не так уж давно. Мне было сорок два, когда вышла первая книжка рассказов (или роман в рассказах) «Детство Левы». Как жанр книжка мне нравится больше всего. Все другие жанры остались где-то в прошлом. Единственный минус этого дела - долго. Но быстрей не получается. Это, разумеется, мания. И, безусловно, я таким образом развлекаюсь и отвлекаюсь от того, что жизнь бывает ужасно грустной. Короче, все твои ответы подходят, кроме одного - разумное, доброе, вечное, его посеять нельзя, наверное. Оно само по себе растет, без нашего участия, по воле божьей.
- Есть ли между журналистикой и писательством пропасть? Это кошка и собака - или просто разные породы внутри одного вида, бульдог там и болонка?
- Да, есть люди, которые пишут блестящие очерки, репортажи, колонки, интервью, но, собранные в книжку, эти прекрасные тексты внезапно скучнеют и теряют в весе. С другой стороны, многие великие начинали в молодости журналистами - Маркес, Хемингуэй, Шкловский, да кто только не писал для газет и журналов - Чехов, Лесков, Короленко, Белинский… Без журналов и газет вообще не было, нет, и не будет никакой литературы. (Вот кстати скоро все бумажные газеты и журналы закроют, и мы это увидим своими глазами). Они нужны писателям - кто- то редактирует, кто-то пишет «срочно в номер», кто-то просто имеет в виду, что вот эту вещь я отдам туда-то. Журналистика кормит писателей, но сама, конечно, литературой не является. Это совершенно другой вид деятельности, хотя тоже связанный с языком, стилем, умением писать. Да, собака и кошка. Но я слишком поздно это понял.
- Если б были бабки, ты что бы делал? Так бы и писал книги?
- Думаю, да. Но вопрос чисто гипотетический.
- Почему писателей все время спрашивают про вечное, про политику, про мораль и прочее? С чего вдруг? Потому что они как бы жрецы? Или типо сильно умные? И зачем они на эти вопросы кидаются отвечать? Есть же, в конце концов, политологи, психиатры, философы и прочее.
- По-моему, ты ошибаешься. Те писатели, которых недолгое время об этом спрашивали - чуть-чуть до Перестройки и во время нее - они все умерли, и не сильно они вообще рвались давать все эти интервью, даже, скорее, наоборот. Ну там, Окуджава, Астафьев, какой-нибудь Бродский. Во время Перестройки действительно казалось, что вот они сейчас возьмут и все нам объяснят (а то все как-то непонятно). Наверное, дело было в том, что у каждого из них была легенда. Всех наказывали, высылали, запрещали, не печатали. Все были в силу тех же причин - и в силу таланта тоже - страшно популярны. Не случайно Валерия Ильинична Новодворская, которую ты пригласил в «Медведь», о писателях целую книгу написала, в том числе, и о самых что ни на есть советских и хрестоматийных. Все вместе, как ни странно, они написали какую-то новую интеллигентскую библию. Ну вот я тут переехал на другую квартиру, перебирал свой архив. Вместе со всякими своими опусами, самиздатскими журналами конца 80-х, которые мои друзья и знакомые издавали, вместе со всякими смешными бумажками я что, например, там обнаружил? Стихи Окуджавы, напечатанные на машинке, или даже от руки переписанные. Толстая стопка, страниц под 80. Стихи Бродского - тоже машинопись. Ну вот представь - сидит человек и печатает стихи. С другой такой же машинописи. Что эти люди делают? Ведь не политикой же занимаются… Это такие переписчики Евангелия. А все эти писатели - они как евангелисты. Это была вера, религия. Только потом советская власть куда-то делась, и все это куда-то делось тоже.
- Больно ли тебе от того, что раньше писатели были верховными жрецами, а потом масть перешла к телеведущим, теперь они, балбесы, рулят?
- Не, не больно, противно. Но одно дело, когда рулит, условно, Парфенов, и совсем другое - когда Петр Толстой.
В 90-е и в начале нулевых было не так противно, и даже временами увлекательно.
- Каков рецепт идеальной книги? Есть он у тебя?
- Наверное, есть. Толстая книжка, и чтоб временами было очень смешно, и чтобы про любовь тоже обязательно. Вообще мне всегда очень нравилось, когда человек может писать про себя, но как-то очень интересно. Когда он только «создает героев», это чуть меньше. Но, наверное, время Довлатова прошло. Он эту нишу собой закрыл, как Матросов амбразуру.
- Реализм как-то сдал позиции, и теперь для (коммерческого) успеха нужны чудеса, колдуны, магия, летающие метлы, вампиры и прочее. Это же так? Или нет?
- Почти уверен, что нет. Почти уверен, что для настоящего успеха нужно придумать такого героя и такой сюжет, чтобы просто попал в точку, по больному. Но при этом, чтобы было не просто очень-очень больно, а чтобы потом как-то все к лучшему… И дело тут не в фактуре. Дело тут именно в сюжете и в человеке. Чудесами и колдунами сыт не будешь. Это так, почитать и забыть. Про детскую литературу - отдельный вопрос: можно ли продолжать писать сказки? И я на него на данный момент ответа не знаю.
- Ты все еще журналист или уже нет? Чему тебя научила работа в журналистике? Что хорошее она в тебе убила?
- Деньги я этим уже не зарабатываю. Значит, не журналист. Но в газеты иногда еще пишу. В частности, пишу в «Новую» (недавно начал) такие странные очерки про Москву. Так случилось, что жена Ася втянула меня в сетевое сообщество под названием клуб «Милый друг», и вот уже несколько лет мы совершаем экскурсии по городу вместе с профессиональным историком. Вот это было именно то, о чем я всегда мечтал (да и многие, я уверен, тоже) - а что за дом, красивый такой, а в каком году построили, а кто в нем жил? С этого началось. А потом я понял, что ужасно хочу написать книжку, наподобие Акройда «Лондон. Биография» - только про Москву. Этот город абсолютно не заслуженно лишен своей биографии. Ну, книжка не книжка, а вот благодаря Оле Тимофеевой я к делу все-таки уже приступил.
- Расскажи про журнал «Медведь», не чужой нам с тобой. Что сейчас происходит в этом секторе?
- Несколько лет назад по чисто экономическим причинам прежний бумажный «Медведь», классический глянцевый журнал, которым я руководил последние полтора года его жизни - закрылся. Это было печально. Никакой политики, только по бизнесу, ты знаешь. Ну, я начал ходить по разным людям, пытаться найти новых издателей, но тщетно. Уговариваю я плохо. Видимо, это не моя сильная черта. Единственное, что удалось сделать, это открыть сайт. Чем он хорош? На нем мы выложили в интернет массу классных материалов, и старых, из прежнего «Медведя» (Кох, Новодворская, Свинаренко, Зеленогорский и так далее), и частично новых - народ на сайт ходит, смотрит, читает, но ведь интеллигентных сайтов в интернете сотни. А журнал такой был один. Ну, посмотрим, поглядим… Жизнь покажет. Короче, сейчас это волонтерский, но живой проект, который ищет издателя.
- «Комсомолка» старая, в которой ты долго работал и новая - что скажешь? Та комсомольская романтика, «Алый парус», «Письмо позвало в дорогу», «Отдел морали и девственности» - это же был ужасный блеф, китч, фуфло, а? Кто-то серьезно на это велся, а потом раз - и за вроде красивой занавеской гробы поваленные, как так вышло?
- Ну почему же фуфло. Абсолютно не фуфло. Нет, это был такой язык, на котором журналисты тогдашние, власть, общество, пытались друг с другом разговаривать. Да, это частично был птичий язык, или эзопов язык, или зашифрованный, но иногда, ты знаешь, прорывались ведь и действительно важные вещи. А главное, никто на это не жалел ни места в газете, ни денег, ни самое главное, усилий. Ехал человек в командировку в какую-нибудь дыру, сидел там неделю, набирал фактуры на пять блокнотов, писал очерк на целую полосу. Иногда получалось дерьмо. Иногда - песковские «Лыковы», статьи Роста, Руденко, Гека Бочарова, от них плакать можно было. Сейчас можно от чего-то плакать, что в газете пишут? Да, все это было наивно. Но как-то по-честному. Вот странно - рядом с голимой пропагандой, на той же странице, но по-честному. Я сам все время бьюсь над этим парадоксом. Просто тогда все было как-то жутко прозрачно для читателя - вот это пропаганда, оно и выглядит как пропаганда, и подано как пропаганда, и заголовок такой специально поставили, и язык сделали особо свинцовый, и все-все… А вот это вроде как для чтения заметка. Ее почитаем. И все - буквально все это понимали. Какой-нибудь работяга на стройке в обеденный перерыв, он разворачивал «Комсомолку» за своим кефиром - и сразу, в секунду понимал, что пропаганда, что нет, что читать, что не читать. И редакторы, как ни странно, ЭТОГО и добивались. И вот туда, где была НЕ пропаганда - туда упорно, целенаправленно поставляли, искали и растили талантливых людей.
Для чего, почему - до сих пор я бьюсь над этими вопросами. Но так было. Сегодняшняя газета с тем же названием - увы, это пропаганда, с одной стороны, причем очень умелая, очень лживая и попадающая в организм, благодаря современным технологиям, как-то сразу, минуя мозги. А технология не нами изобретена - это таблоид, желтые новости, желтые сенсации, желтый подход ко всему. Я это все не люблю.
Акционирование газеты привело к тому, что у нее появился рачительный хозяин, и к тому, что она превратилась в голимый таблоид. Пусть не сразу, но превратилась. С другой стороны, то же акционирование привело к тому, что группа журналистов «Комсомолки» взбунтовалась и появилась «Новая газета».
Продолжение следует.
.
Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты
Подробнее читайте на polit.ru
Источник: polit.ru | Рейтинг новостей: 260 |