В издательстве «АСТ» вышел новый роман Михаила Зуева «Грустная песня про Ванчукова» - грандиозное полотно, растянувшееся по времени от Сталина до Горбачева. Были ли в нем чеховские «маленькие люди» или только советские «винтики системы»? Каково это – описать огромные исторические пласты, не погрешив ни против правды, ни протии совести? Кого сегодня можно назвать «героем нашего времени»? Об этом и много другим и состоялся разговор с автором романа.

— Михаил, ваш новый роман — по сути, история о том, как складывался образ очередного героя нашего времени. Грандиозная сага, охватывающая три поколения его семьи — от «большого террора» до «перестройки». Есть ли в этой истории что-либо автобиографическое?— «Хитрость» тут заключена в том, что мой герой вовсе не собирался быть «героем нашего времени». А был он обычным советским мальчишкой, росшим и взрослевшим в самых обычных условиях. Разве что серьезности и целеустремленности в нем было побольше, чем в обычных детях; но такие «серьезные» всегда встречаются сплошь и рядом. Трагедия состоит в том, что, взрослея, с самых юных лет готовя себя к профессиональной стезе, мой главный герой «Грустной песни про Ванчукова», Ольгерд Ванчуков, даже представить себе не мог, с какими вызовами столкнется не только он лично, но все его поколение. И не только оно, но и «близлежащие». Люди просто не могли представить себе даже во сне, что их жизнь придется на эпоху слома одной общественно-экономической формации и замещения ее формацией совсем другого толка.Вообще, когда мы говорим о больших событиях в жизни общества, то введение в ткань разговора тегов, ярлыков, например, таких как «большой террор» или «перестройка», некоторым образом успокаивает, ибо словно отстраняет нас от предмета беседы, который мы будто помещаем под бинокулярную лупу, а сами остаемся в стороне. Увы, это неправда. Остаться «вне» происходящих в обществе событий еще не удавалось никому и никогда. В этом смысле, безусловно, «Грустная песня про Ванчукова» располагает моими собственными биографическими моментами и мотивами. Но — не они там определяющие; не они там главные. Герой романа Ольгерд Ванчуков вовсе не тождественен мне. Мы с ним разные люди. И, уверяю, встреться мы с ним в реальности, у нас бы было о чем не просто поспорить, но о чем поругаться! В романе же я выполнял роль автора, главенствуя над формой и содержанием, и поэтому такого вот «человеческого» отношения к герою я позволить себе никак не мог — ведь он при всем желании не смог бы ответить мне тем же. Мне пришлось быть беспристрастным. Не всегда удавалось, но, по большей части, я свою задачу выполнил.Ольгерд Ванчуков — не моя креатура. Это, скорее, суммарный, честный, и, увы, грустный портрет лучших людей, кому повезло или «повезло» (это каждый решит для себя сам), родиться в моем поколении, давшем миру Виктора Цоя, принцессу Диану, Дмитрия Хворостовского и еще тысячи других людей, оставивших за свои недлинные жизни ярчайшие следы на небосклоне истории. Мой роман посвящен тем, кого люблю, помню. А, если бы таких людей не было, их стоило придумать.— Существует мнение, что большие романы пишутся сегодня, в основном, для премий. Абсурд, конечно, хоть и не без доли правды. А что подвигло вас на создание такого эпохального полотна? Семьсот страниц — не шутка…— Там не семьсот, там без малого восемьсот (смеется). Прикосновение к большой теме подразумевает уважительный подход к материалу: не стоит экономить ни на холсте, ни на «тюбиках с краской». Я заранее знал, на что шел. Я заряжал себя на марафон, и этот марафон я одолел. Четыре месяца, сто двадцать дней. Никаких перерывов, разве что пять выходных внутри этого периода, когда уже совсем становилось невмоготу физически. Я двигался мелкими шажками, по три с половиной, максимум — по четыре страницы текста. Но — ежедневно. Но — без оглядки на усталость и плохое настроение. Поначалу, когда ты только начинаешь, ты имеешь дело, конечно, с текстом. Но уже дня с пятого-шестого непрерывной работы герои оживают, обретают свои характеры, начинают в голос спорить с автором, сопротивляются поворотам сюжетных линий. И тут важно к ним прислушаться и дать им волю. Иначе они так и останутся схематичными, а, значит, читать эту тягомотину никто не будет.Считаю, что мне удалось пройти буквально по лезвию бритвы. Вот что написала о «Грустной песне про Ванукова», красноярский поэт Ольга Левская, с чьих абсолютно убойных строк в качестве эпиграфа начинается роман; написала, когда прочла мою рукопись. «Я читала роман, лежа в хирургии, прочитала на одном дыхании. Все 750 страниц за день. Думала, что меня нельзя удивить текстом так, как когда-то Рубина "Вот идёт мессия" или Улицкая "Шуриком". Я нынче очень ленивый читатель. Практически античитатель. Открываю — и... Ну вот поди ж ты».Я хотел написать именно так, чтобы были вот такие читательские впечатления. Мне удалось. Я счастлив. А что до премий — скажу вам по правде, я даже не знаю, как они там называются, и куда на них следует подавать рукописи. Пепел Клааса стучит в мое сердце. Мое поколение достойно того, чтобы о нем помнили. Вот и вся моя бесхитростная мотивация.— Главный герой вашего романа Ольгерд Ванчуков — московский врач, оставшийся в профессии в «лихие девяностые», хоть и не избежавший ее «коммерциализации». А как вам жилось в те времена? Книги уже писались?— В «лихие девяностые» я оказался на гребне предпринимательства, о чем нисколько не жалею. Проще говоря, взял ответственность за свою судьбу в свои собственные руки: надеяться ни на чью помощь со стороны мне не приходилось. Первая моя книга, «Интернет. Советы бывалого чайника» вышла в 1998-м; с тех пор свет увидели еще восемь или девять, по большей части вышедших в жанре деловой литературы. Что же до литературы художественной, то пару лет назад вышел роман в двух томах «Патч», который сразу записали в научную фантастику. Науки там и правда много, а вот что до фантастики — я бы поостерегся раздавать ярлыки. Сейчас на дворе такое время, что самые смелые идеи претворяются в жизнь гораздо быстрее, чем можно было предположить еще каких-то двадцать-тридцать лет назад. В следующем году хочу, чтобы увидел свет немаленький сборник моей короткой прозы с простым названием «3,14», в котором наконец-то будут опубликованы три любимые мной повести, «Белладонна», «Кожа», «Кон-Тики», а также четырнадцать рассказов, самый «старший» из которых был написан в 1997 году.— У вас в романе немало действующих лиц — герои и персонажи с яркими и сложными судьбами, которые все-таки типичны для жизни страны в описываемые времена. А вот о вождях и правителях — почти ничего. По-вашему, они не важны, и частная жизнь — главнее?— Тут ответ прост до безобразия. С вождями и правителями я не был знаком лично. Домысливать же реально жившую и действовавшую в полный рост историческую личность, на мой взгляд, это путь, годный для написания литературного этюда в писательском институте, а вовсе не для романа — кому нынче нужна еще одна развесистая клюква, когда кругом сплошь и рядом кустятся дикие ее плантации?.. Живые же люди, населяющие мой роман, мне близки. Почти у каждого из них был дорогой мне реальный прототип, а то и несколько прототипов — с ними мне довелось разговаривать, спорить, жить под одной небесной крышей. Эти люди мне понятны; я не всех их принимал и принимаю нынче, но они велики в своей реальности; они, если можно так выразиться, «правильны», потому что в них нет вымыслов и домыслов, а есть логика и правда живой жизни.— Многие книги сегодня, как известно, экранизируют в сериальном формате. Как вы относитесь к сериалам? Видите ли свой роман в подобном ключе, и кому бы он был адресован?— Надо сказать, что «сериальное дело» в России в последнее время чрезвычайно поднялось. Стриминги, заботясь о репертуаре, стали тратить приличные деньги, работая с очень приличными творцами, и понятие «сериал» потихоньку перестает быть нарицательным ругательным словом. Думаю, что «Грустная песня про Ванчукова» может быть экранизирована, и не потому, что я автор, и я так хочу, а потому что в романе одновременно находятся во взаимодействии несколько «пластов» пространства и времени, сведенных воедино авторским изложением. Многосерийный фильм по моему новому роману будет интересен не только моим ровесникам, но, прежде всего, молодым ребятам от четырнадцати и до двадцати, которые знают о девяностых очень мало. Да и, в самом деле, не по «Жмуркам» же и «Бумеру» изучать девяностые?! Хватит уже эпатажа. Накушались до тошноты.— Каким материалом вы пользовались при написании романа? Архивы, воспоминания?— Встречи с людьми. Воспоминания непосредственных участников описанных в книге событий и процессов. Личный врачебный и коммерческий профессиональный опыт. Открытые архивы. Книга писалась быстро; подготовительная работа перед тем, как на экран выстрелил первый символ, заняла несколько лет. Самое важное заключалось в том, чтобы за деревьями разглядеть лес. Это было непросто, но, считаю, мне удалось. Впрочем, окончательный вердикт всегда остается за читателем.— Кто из писателей вам близок?— Серьезно читаю последние пятьдесят лет. Были открытия — Чехов, Бунин, Моэм, Голсуорси. Были откровения — Брэдбери, Булгаков, Достоевский, оба Грина. Были тяжелые лабиринты — Орлов с его «Альтистом», Мураками, Хемингуэй, Айтматов, Солоухин. Был полёт — почти весь Трифонов, кроме, разве что его самого избитого романа. Безусловно хороши нынешние наши родные сорокалетние «мальчишки», кто уже классики, а для меня в мои шестьдесят все же — дети.Беседовал ДМИТРИЙ ЧЕРНЫШЕВ

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на chaskor.ru